Петр Первый

Кровопролитное сражение закончилось полной победой русского флота. Все корабли Эреншильда стали трофеями русских. Штиль помешал шведской эскадре оказать помощь терпящему катастрофу отряду контр-адмирала Эреншильда. Успех русского флота привел в ужас шведский двор: он начал эвакуироваться из столицы. Царь сравнивал морскую победу у Гангута с Полтавской викторией.

За морским сражением, принесшим славу русскому флоту, следовали две церемонии. 9 сентября население Петербурга торжественно встречало победителей. В Неву вошли украшенные флагами три русские галеры. За ними следовали захваченные шведские корабли. Затем показалась командирская галера шаутбейнахта Петра Михайлова. Процессию замыкали две галеры с солдатами. Парад был продолжен на суше: победители несли знамена и прочие трофеи. Среди пленных находился и Эреншильд. Шествие замыкали батальоны Преображенского полка во главе с Петром. Победители прошли через триумфальную арку, на которой красовались замысловатые изображения. Одно из них выглядело так: орел сидел на спине слона. Надпись гласила: «Русский Орел мух не ловит». Смысл иронической надписи станет понятным, если вспомним, что захваченный фрегат назывался «Элефант» (слон).

Продолжение церемонии происходило в Сенате. В окружении сенаторов в роскошном кресле восседал «князь-кесарь» Ромодановский. Шаутбейнахт Петр Михайлов испросил разрешения войти в зал, чтобы отдать рапорт и рекомендательное письмо генерал-адмирала Апраксина о своей службе. Бумаги зачитали вслух, и «князю-кесарю», не отличавшемуся красноречием, сценарий отвел немногословную роль: задав несколько малозначительных вопросов, он произнес: «Здравствуй, вице-адмирал!» Так царь получил чин вице-адмирала. С этого времени он стал расписываться за получение 2240 рублей годового жалованья.

В сентябре 1714 года должна была состояться еще одна церемония, но по каким-то причинам Петр перенес ее на начало следующего года.

Еще в 1713 году «князь-папа» Никита Зотов известил Петра о своем намерении жениться. Царь ответил Зотову своим согласием, но тут же многозначительно добавил: он, царь, не допустит того, чтобы свадьба была учинена «образом древнего варварского обычая», то есть тайным браком. Петр решил превратить свадьбу главы «всепьянейшего собора» в шумное торжество, своего рода маскарад с участием не только членов «пьяной компании», но и всех знатных особ: в гости приглашались генералы, тайные советники, сухопутные и морские офицеры, корабельные мастера, иностранные дипломаты.

Петр не поленился разработать подробнейший свадебный обряд, расписать роли для его участников, определить, кто в каком костюме должен был явиться на торжество. Была устроена даже генеральная репетиция, своего рода смотр маскарадных костюмов.

Свадебный кортеж представлял пеструю толпу. Одни явились в калмыцком платье, другие — в венгерском, третьи — в старорусском, четвертые — в матросском и т. д. Всем гостям полагалось иметь при себе музыкальный инструмент, точнее, предмет, из которого можно было извлекать какие-либо звуки: наряду с барабанами, пастушьими рожками, колокольчиками, скрипками гостям предписывалось принести пузыри, наполненные горохом, горшки, тазы и т. д. Граф Головкин, два князя Долгоруких и два князя Голицыных щеголяли в китайском наряде и играли на дудочках, дипломаты Толстой и Бестужев нарядились в турецкие костюмы и гремели медными тарелками. Петр выбрал для себя матросскую форму.

Накануне свадьбы к Петру обратился сын жениха Конон Зотов с горячей мольбой отменить брак: «Умилосердись, государь! Таким ли венцом пристоит короновать конец своей жизни, яко ныне приведен отец мой чрез искушение?» Правда, сына возмущала не моральная сторона грубого маскарада, а опасение быть ущемленным мачехой при дележе наследства: «Я верю, что она идет для того в замужество, чтоб ей нас, детей его, лишить от бога и от вас, государя, достойного нам наследства».

Царь не внял просьбе Конона Зотова. Через 10 дней после подачи челобитной сын жениха прочитал инструкцию, составленную царем и начавшуюся фразой: «Ехать тебе во Францию в порты морские, а наипаче, где главный их флот».

Петра можно было бы заподозрить в том, что он, бросив все дела, целиком отдался никчемной затее, если бы историки не располагали документами, свидетельствующими о том, что забава не отвлекала его от главных дел и нисколько не изменила распорядок его рабочего дня. Здесь проявлялась одна из удивительных способностей Петра — умение одновременно охватывать множество дел, разных по значению и содержанию, иногда совершенно не связанных друг с другом. Мы уже имели случаи наблюдать Петра в напряженные месяцы борьбы с вторжением Карла XII то за усовершенствованием шрифта, то наставляющим, как переводить книги и переплетать их. Даже на пирушках его память держала в голове сведения, на которые как-то надо было реагировать, и он вставал из-за обеденного стола, чтобы сесть за стол письменный и в уединении написать очередной указ или ответить на письмо и потом вновь присоединиться к компании.