Петр Первый на Севере

«Превеликому Государю моему, батюшке. Здравствуй, радость мой батюшка, царь Петр Алексеевич, на множество лет! Сынишка твой, Алешка, благословения от тебя, света своего радости, прошу. А я, радость мой государь, при милости государыни своей бабушки царицы Наталии Кирилловны в добром здравии. Пожалуй, радость наша, к нам, государь, не замешкав; ради того радость мой государь, у тебя милости прошу, что вижу государыню свою бабушку в печали. Не покручинься, радость мой государь, что худо письмишко: еще, государь, не выучился. За сим, государь мой радость батюшка, благословения прошу».

Супруга Евдокия Федоровна прислала два письма в Архангельск, оба схожие, и ни в котором из них не обмолвилась о Петровой матушке, Наталии Кирилловне, так же как и матушка обошла молчанием невестку. Две царицы, чувствовалось, жили не в ладах. Мать любила, жалела Петра, а супруга, под влиянием своего отца, Федора Лопухина, и боярства, таила неприязнь к мужу за его непоседливость, за стремление преобразовать Россию.

Матери своей Петр писал неоднократно ласковые сыновьи слова. Супруге не благоволил. Это заметно из следующего письма Евдокии Федоровны:

«Предражайшему моему государю, свету радости, царю Петру Алексеевичу. Здравствуй, мой батюшка, на множество лет! Прошу у тебя, свет мой, милости, обрадуй меня, батюшка, отпиши, свет мой, о здоровье своем, чтоб мне, бедной, в печалях своих порадоваться. Как ты, свет мой, изволил пойтить и ко мне не пожаловать, не отписал о здоровье ни единой строчки. Только я, бедная, на свете бессчастная, что не пожалуешь не пишешь о здоровье своем. Не презри, свет мой, моего прошения… Отпиши, радость моя, ко мне, как ко мне изволишь быть. А спросить изволишь милостью своею обо мне, и я с Алешенькою жива». Письмо подписано – «Ж. т. Ду», что не трудно понять – «жена твоя Дуня».

Подобные письма, поступавшие от родных из Москвы, не разжалобили Петра. После выхода в море он задержался в Архангельске еще на шесть недель.

И это было вполне естественно: царь приехал не на мимолетную прогулку, не ради прохлаждения и собственного удовольствия. Он изучал торговлю с иноземцами и приходил к выводу – надо без промедления начинать, и давно было надо строить свой торговый флот. Столько кораблей в Архангельске, и ни одного под русским флагом. Удивлялся Петр, как и почему его «тишайший» батюшка Алексей Михайлович не догадался своим торговым флотом и строгими указами оградить русских купцов от притеснения иноземными коммерсантами. А ведь и тогда уже были жалобы, да еще какие.

Слышал Петр от архангельских купцов, как когда-то иностранцы пресекали первые попытки русских проникнуть со своими товарами за границу. Ему показывали горестную грамоту о неудачной попытке одного ярославского купца, отважившегося завести за морем торговлю пушниной. А в той жалобе было подробно сказано:

«И проехав он Онтон их Немецкие три земли, и они немцы, сговоряся о том за одно, у него Онтона ничего не купили ни на один рубль, и он Онтон из Немецкие земли поехал на их Немецких кораблях, с ними немцы вместе, к Архангельскому городу; и как он Онтон приехал из-за моря к Архангельскому городу; и у него Онтона те же немцы его товары, соболи и лисицы купили у него большою ценою. И московского государства торговые люди, которые в то время были на ярманке, немцам начали говорить: какая то правда, что Государя нашего торговый человек заехал с товары в ваше Государство, и вы у него сговорясь товару не купили, и его мало с голоду не поморили, и торговали у него в своей земле соболи и лисицы самою дешевою ценою, и здеся купили большою ценою. И немцы, Государь, говорили: для того у Онтона Лаптева товару не купили, чтоб иным русским торговым людем ездить в наши Государства не повадно; а только в наших Государствах русские люди учнуть торговать, так же как мы у вас, и мы все станем без промыслов, так же оскудеем, как и вы торговые люди».

Петр слушал купцов, читал их жалобы, а купцы, отнюдь не преувеличивая, говорили:

– Не изволь, царское величество, нас в обиду давать иноземцам, раскуси немецкий умысел. Они хотят нас заставить только лаптями торговать на нашей земле, а мы и поболе можем… и промыслишко, и корабли свои надобны. Вон Баженины начали, а на их глядя другие тоже начнут. Мы твоя опора, царь-государь, а ты наша милость. Мужики выносливы, безобидны. Твой царский разум, наши деньги в обороте да мужицкие руки при деле, и мы – горы свернем…

Царь верил купцам. Он загостился в Архангельске и свое платье сержанта Преображенского полка нередко менял то на купеческий кафтан, то на матросскую куртку.

Сопровождаемый помощниками, он появлялся на иностранных кораблях, пришедших с промышленными товарами – сукном, шелковыми тканями и всякой галантереей.