Петр Первый на земле Донской

Боярин гордился своей родословной, шедшей от Андрея Кобылы, гордился тем, что в его роду были люди, прославившие себя в многочисленных боях за Отечество против поляков, крымцев и прочих недругов России. Сам Борис Петрович, родившийся в 1652 году в Москве, девятнадцати лет от роду начал службу при дворе государя Алексея Михайловича. В 1681 году он уехал в провинциальный Тамбов, в качестве тамошнего воеводы, потом командовал войсками, действовавшими против крымских татар, за что получил боярский чин. В двухлетие 1685–1687 годов Борис Петрович вел трудные переговоры с ляхами, участвовал в заключении Вечного мира в 1686 году с Речью Посполитой. Потом судьба бросила его в Австрию, где он сумел заключить союзный договор с «цесарцами». Год спустя многоталантливый боярин уже командовал государевыми войсками в Белгороде, прикрывая опасную южную границу государства. Потом активно участвовал в крымских походах князя Василия Голицына. И сейчас, сидя в сумрачной зале Пушечного двора, Шереметев еще не знал, что жить ему на белом свете осталось двадцать пять лет, что станет он графом и генерал-фельдмаршалом, что отличится во многих сражениях Северной войны и войдет в историю России как дипломат и «способный, но несколько медлительный военачальник». Слегка одутловатое лицо Бориса Петровича было спокойно, большие глаза в полуприщур глядели в сторону молодого государя, тонкие брови, презрительно вздернутые вверх, как бы говорили: «И зачем государь пригласил сюда этого выскочку Меншикова?!»

Александр Данилович Меншиков

Сам же Александр Данилович Меншиков вовсе не считал себя выскочкой и горел желанием в походах и битвах с врагами России показать свое полководческое умение.

Еще раз оглядев собравшихся пытливым взглядом, Петр взволнованным голосом заговорил:

– Господа военный совет! Сия консилия собрана нами, дабы решить наиглавнейший для государства Российского вопрос о выходе к морям Азовскому и Черному. Держава наша до тех пор не будет иметь росту политического и торгового, доколе не заимеет выхода в Европу. Вопрос сей, господа военная консилия, есть вопрос жизни и смерти для государства нашего!

Петр замолк и, тоном уже спокойным и рассудительным, продолжал: «Империя Оттоманская занята сейчас войною с Австрией, Речью Посполитой и Венецианской республикой. Силы ее, у Азова обретающиеся, не столь велики, как ранее были. Настал наш час, господа. Недавняя Марсова наша потеха под Кожуховым стала предвестником настоящего дела. Посему предлагаю: дворянская конница и украинские казаки гетмана Мазепы, общим числом до ста двадцати тысяч, под непременной командою Бориса Петровича Шереметева нанесут удар по днепровским низовым укреплениям Тагану, Казикерману, Арслон-Ордяку. В официальном нашем манифесте, предназначаемом для султана турского и Европы, мы объявим Крым главным местом военных действий, в то время как сей главный удар нанесем мы по Азовской твердыне турок!»

Петр решительным движением пододвинул к себе карту и упер указательный палец в устье Дона, где располагался Азов. «Для сей цели, – продолжал он, – предназначаются полки регулярного строя, а именно: Преображенский, Семеновский, Бутырский и Лефортов. В помощь им придаются московские стрельцы, городовые солдаты, украинские и донские казаки. Всего, господа, наберется, как я полагаю, более тридцати тысяч бойцов».

Собравшиеся одобрительно загудели, Меншиков, приподнявшись, покрутил головой, улыбаясь. Лишь Шереметев и Гордон промолчали. «Во главе сей азовской армии полагаю быть консилии, из трех генералов состоящей: а именно Головина, Гордона, Лефорта. В команду каждому из вышеназванных генералов выделяется по дивизии солдат».

– Мин херц! – не выдержал Меншиков. – А кой чин в сем походе будешь иметь ты?

– Сыщется и мне чин, Данилыч! – улыбнулся Петр. – В походе сем буду именоваться я «господином первым бомбардиром Петром Алексеевичем!»

– Полагаю, – вмешался в разговор Патрик Гордон, – что решения консилии вступят в законную силу не иначе, как с согласия бомбардира Преображенского полка Петра Алексеева?