Петр Столыпин. Крестный путь реформатора

Начальник Киевского охранного отделения ни в коей мере переезду не препятствовал, и на этом связь Богрова с охранкой могла бы прерваться навсегда. Кулябко даже и не поднимал вопрос о том, что «Аленский» должен продолжить сотрудничество со столичным охранным отделением. Богров сам написал бывшему руководителю в Киев письмо с просьбой сообщить, кому в Петербурге можно передавать имеющуюся у него информацию, и получил ответ, что он может обратиться к полковнику фон Коттену. Понятно, что одновременно последний был предупрежден Кулябко о том, что к нему обратится «Аленский».

О дальнейшей работе Богрова в Петербурге начальник Петербургского охранного отделения сообщил позднее следующее: «Два или три дня спустя ко мне позвонил по телефону неизвестный господин и назвался Оленским (фон Коттен неточно помнил агентурный псевдоним Богрова. — Авт.)… Он сообщил, что уже несколько лет работает в Киевском охранном отделении, причем сначала работал по социалистам-революционерам, а затем перешел к анархистам. После одной из ликвидации, произведенных Киевским охранным отделением на основании данных им сведений, положение его несколько пошатнулось, ввиду чего он временно отошел от работы. Последнее время ему удалось рассеять все возникшие против него подозрения, и он находит вполне возможным возобновить свою работу. Переезд свой в Петербург он объяснил тем, что он недавно кончил университет и имеет в виду приписаться в сословие присяжных поверенных, в качестве помощника у присяжного поверенного Кальмановича. При дальнейшем разговоре выяснилось, что никаких явок в Петербург он не имеет, но что рассчитывает приобрести таковые либо среди социалистов-революционеров, либо же, на что он более рассчитывал, среди анархистов, путем сношений со своими заграничными товарищами, из числа коих он назвал нескольких видных представителей анархизма, как, например, Иуду Гросмана и других.

Спустя несколько дней у меня состоялось второе свидание с Богровым… На этом свидании Богров, которому мною был дан псевдоним Надеждин, сообщил, что, насколько ему удалось выяснить, активных анархистов в Петербурге не имеется, что вполне совпадало с имевшимися в отделении сведениями. Что же касается социалистов-революционеров, то Богров с уверенностью заявил, что ему удастся завязать с ними сношения как через Кальмановича, так равно через присяжного поверенного Мандельштама. В подтверждение своих слов он рассказал, что на днях Кальманович получил из-за границы какое-то письмо, привезенное недавно вернувшейся из-за границы еврейкой, по фамилии Паризи — родственницей Богрова. Этому письму Кальманович придавал какое-то исключительное значение и дал его Богрову с просьбой лично передать известному социалисту-революционеру Егору Егоровичу Лазареву (запомним эту фамилию. — Авт.), проживавшему в то время в Петербурге легально и служившему в конторе "Вестник знания". Письмо это Богров показывал мне и подполковнику Еленскому в подлиннике; оно заключало в себе 2–3 строчки совершенно безразличного, возможно, что условного, содержания.

По имевшимся в то время у меня сведениям, Лазарев являлся в Петербурге так называемым уполномоченным Центрального комитета партии социалистов-революционеров и незадолго до этого времени получил от названного Комитета поручение и деньги на восстановление здесь партийной организации. Ввиду сего нами было решено, что Богров будет работать по социалистам-революционерам и что дальнейшие сношения с ним буду вести уже я, один, без подполковника Еленского (того самого, который занимался делом социал-демократической фракции II Думы. — Авт.).

Принимая во внимание социальное положение Богрова, а также его революционные знакомства с такими лицами, как Кальманович, Мандельштам и Лазарев, мною был назначен ему оклад в 150 рублей в месяц.