Также следует отметить, что, несмотря на крайне плохое настроение, Столыпин ни на минуту не забывал о государственных делах и по своей инициативе начал на ипподроме разговор с киевским губернатором Алексеем Федоровичем Гирсом о выборах в губернское земство, которые он расценивал как серьезный успех в деле укрепления лояльного правительству земского самоуправления. Как заявил Петр Аркадьевич: «Государь очень доволен созывом земских гласных. Он надеется, что их воодушевление искренно и прочно. Я рад, что уверенность в необходимости распространения земских учреждений на этот край сообщилась Государю. Вы увидите, как край расцветет через десять лет. Земство можно было ввести здесь давно, конечно, с нужным ограничением для польских землевладельцев. Я заметил также, что та острота, которой сопровождались прения в Государственном совете и Думе по вопросу о национальных куриях, не имеет корней на месте. Поляки везде с большим интересом и вполне лояльно отнеслись к выборам. Я в свое время работал с поляками, знаю, что они прекрасные работники, и потому не сомневаюсь, что земская деятельность служит к общему сближению».
Гирс в своих рукописных воспоминаниях (хранящихся в Бахметьевском архиве Колумбийского университета) подробно описал, насколько на ипподроме была близка смерть от Столыпина, как, впрочем, не исключено, и от так тщательно охраняемого самодержца: «После проводов Государя ко мне подошел Начальник Киевского охранного отделения подполковник Кулябко и обратился со следующими словами: "Сегодня предстоит тяжелый день; прибыла в Киев женщина, на которую боевой дружиной возложено произвести террористический акт в Киеве; жертвою намечен, по-видимому, председатель Совета министров, но
В пятом часу начался съезд приглашенных на ипподром… Незадолго до 5 часов прибыл председатель Совета министров, и я встретил его на условленном месте… я услышал, как возле меня что-то щелкнуло, я повернул голову и увидел фотографа, сделавшего снимок со Столыпина.
Трудно прокомментировать тот факт, что для доступа на мероприятия с участием высочайших особ было установлено 26 (!) категорий пропусков, выдававшихся после строжайшей проверки, но начальник охранного отделения сам подводит убийцу к премьеру.
Из рассказа губернатора очевидно, что Богров имел полную возможность на ипподроме совершить покушение на Столыпина (впрочем, как и на императора) и никто в этом ему помешать бы не успел. Почему он опять не выстрелил? Не принял окончательного решения? Или кто-то другой тогда еще не принял окончательного решения?
Есть и другое объяснение его бездействия. Он явно был уверен, что будет арестован, и всё время ожидал действий со стороны охранного отделения.