Петр Столыпин. Крестный путь реформатора

Но, во всяком случае, из этого вихря можно уверенно исключить версию, ставшую официальной после вынесенного военно-окружным судом приговора Богрову: о том, что добросовестный агент охранки был запуган террористами и сначала пытался убить Кулябко, а потом принужден был стрелять в Столыпина. Натянутость и неубедительность официальной версии, отсутствие в ней элементарной логики была очевидна современникам. Как очевидно им было и то, что убийство Столыпина таило в себе множество загадок. Характерна оценка, данная выдающимся философом и публицистом Струве этому покушению, так не похожему на классические акты революционного террора: «… общество в данном случае не только не сочувствовало убийству, оно абсолютно не понимало его. Это был какой-то "технический акт", бессмысленно непонятный, какое-то загадочное происшествие, ключ к которому недоступен сознанию. Вот почему в обществе почти ожесточенно спорят на тему о том, чем же был на самом деле Богров, "охранником" или "революционером"».

Понятно, почему официальная трактовка о причастности анархистов к убийству Столыпина была так выгодна многим высшим должностным лицам империи — она минимизировала вину властей и снимала подозрения о причастности к покушению охранки. Но разоблачается эта версия без особого труда.

Сначала немного о сути сказанного Богровым в суде и на последнем допросе. Уже после революции в советской печати появились воспоминания киевских анархистов. Из них следовало, что Богров действительно подозревался некоторыми соратниками в работе на охранку. Но в этом ничего экстраординарного не было. В революционной среде трудно было найти хоть одного революционера, в отношении которого в условиях общей истерической шпиономании после разоблачения «азефовщины» не высказывались подозрения. Зная нравы анархистов, можно быть уверенным, что если бы подозрения в отношении Богрова были по-настоящему серьезными, то всё закончилось бы очень быстро и просто.

Что касается упомянутого на суде прихода анархиста, требовавшего от Богрова совершения террористического акта с целью реабилитации, то в 1926 году бывший видный киевский анархист Петр Лятковский в журнале «Каторга и ссылка» рассказал, как всё обстояло на самом деле. Он встретился с Богровым еще в марте 1911 года и никаких требований о реабилитации и совершении террористического акта не выдвигал. Процитируем слова Лятковского, сказанные Богрову: «…ни я, ни мои т.т. (товарищи. — Авт.) от него не требуют реабилитации». А вот что думал Лятковский весной 1911 года о подозрениях в отношении Богрова, высказывавшихся отдельными арестованными революционерами: «Предполагать всё возможно, но, не имея данных, обвинять недопустимо».

Богров сам начал жаловаться Лятковскому на беспочвенные подозрения в отношении него и спрашивал, как он может с себя их снять. И именно Богров первый заговорил о возможности убийства Столыпина на предстоящих осенью торжествах: «Николай — игрушка в руках Столыпина… Лучше убить Столыпина. Благодаря его политике задушена революция и наступила реакция».

Лятковский не принял всерьез сказанного Богровым, и больше ни он, ни другие киевские анархисты с Богровым не встречались.

Понятно, что Лятковский был искренен — лгать ему во время появления публикации не имело никакого смысла. Таким образом, можно констатировать, что Богров совершенно исказил содержание разговора и никаких угроз в его адрес не звучало. Что же касается высказанной им мысли об убийстве Столыпина, то она имела общий характер. Да и кто тогда из анархистов не говорил, что хорошо бы убить премьера? Лятковский и воспринял слова Богрова как пустую браваду, вскоре забыв о них…

Кто и для чего инициировал изменение показаний «Аденского», мы можем утверждать уверенно из-за допущенного Департаментом полиции в спешке откровенного ляпа.