Петр Столыпин. Крестный путь реформатора

Абсурдна сама по себе ситуация, когда анархо-коммунист идет за санкцией на убийство к эсерам. Что мешало ему стрелять как анархисту? Опытному революционеру Лазареву это было очевидно сразу, и он следующим образом обосновал Богрову свой отказ: «…с точки зрения партийной и политической целесообразности, единение в таком ответственном деле социалистов-революционеров с анархистами — недопустимо… Допустим, что акт совершился. Вы, анархист, арестованы… Если партия теперь санкционирует ваше выступление, она не сможет молчать тогда… Но во что тогда превратится партия?.. Для анархистов борьба с государством и правительством всеми средствами есть дело принципиальное. Для нас, социалистов, террористические акты могут быть допустимы только в исключительных случаях и только тогда, когда по совокупности обстоятельств каждый отдельный случай может найти себе достаточное оправдание в общественном мнении… наша партия уже переболела максимализмом. Как она может теперь сходить с ясно установленной позиции и сближаться с анархизмом? Если нужно устранить Столыпина с политической сцены, то партия это должна взять на себя сама, и акт совершить должны ее собственные члены, эсеры, а не анархисты».

Из рассказа Лазарева можно сделать следующий вывод. Кто-то (конечно, отнюдь не революционеры) тогда хотел, чтобы ответственность за устранение Столыпина взяли на себя эсеры, что сразу бы сняло все возможные подозрения. Кому же еще стрелять в премьера, как не представителю ПСР! Тогда всё было бы предельно просто и понятно… Очередной акт революционного терроризма со стороны социалистов-революционеров против «тирана» — никаких недоуменных вопросов ни у кого априори бы не возникло. Но с «привязкой» ПСР не сложилось, и поэтому неестественность произошедшего бросалась в глаза современникам.

Отметим, что ЦК ПСР (небезосновательно полагая, что может оказаться втянутым в крайне сомнительную историю) в октябре напечатал в своем официозе, газете «Знамя труда», следующее заявление с категорическим отрицанием какой-либо связи с Богровым: «Ввиду появившихся во всех почти русских газетах известий о причастности Партии Соц. — Рев. к делу Дм. Богрова, Центр. Комитет П. С.-Р. заявляет:

Ни Ц. К-т, ни какие-либо местные партийные организации не принимали никакого участия в деле Дм. Богрова.

Мы не знаем, кто такой Богров. По одной версии, он — раскаявшийся охранник, по другой — анархист, поступивший в охрану с революционными целями. Быть может, есть какая-либо третья, пока еще не обнаруженная, но соответствующая действительности? Неизвестно…

Допуская даже, что Богров анархист, решивший поступить на службу в охрану с революционными целями, мы всё же не имеем никаких данных для суждения о том, что привело его к такому решению. Легкомыслие? Недостаток моральной чуткости? Наклонность к авантюрам? Или, быть может, безрассудная уверенность, что при наличии царящей кругом апатии и разрухи человеку с революционным темпераментом остается лишь одно: действовать на свой личный страх и риск (прекрасное свидетельство, насколько эффективно Столыпин сумел загнать «бесов» революции в их темное подполье. — Авт.)? Опять-таки неизвестно…

Мы можем с уверенностью констатировать лишь два факта. Первое: Богров несомненно какою-то ценою — большою или малою, это существа дела не меняет — купил то исключительное доверие, которое оказала ему охрана и благодаря которому он сумел попасть на торжественный спектакль в Киеве. Второе: с момента выстрела в театре вплоть до петли на шее Богров держал себя с достоинством, благородно, геройски».

Струве написал по горячим следам в статье «Преступление и жертва», что «киевское событие свидетельствует лишь о вырождении террора и ни о нем более». По его мнению: «Из всех крупных политических убийств, когда-либо совершенных в России, оно есть самое случайное, наименее "органическое"». И если с тезисом о «неорганичности» террористического акта нельзя не согласиться, то с уверенностью Петра Бернгардовича, что убийство главы правительства свидетельствует исключительно о «вырождении террора», можно поспорить. Точнее, сам факт подобного явления окончательного разложения революционного терроризма (впрочем, как и всего тогдашнего российского общества) несомненно имел место, но в произошедшей трагедии он сыграл лишь подчиненную роль, будучи использован теми, кто мечтал о смерти председателя Совета министров.