Петр Струве. Революционер без масс

«Государственный переворот, происшедший в Турции (…) лишь один из эпизодов той новой эры европейской и мировой истории, которая началась крушением старого порядка в России. (…) Осью всей мировой политики в настоящее время являются отношения между Англией и Германией. Что же внёс турецкий переворот в международную ситуацию под знаком англо-германского соперничества? До турецкой конституции России принадлежала в этой ситуации огромная роль (…) несмотря на свою внутреннюю слабость, по самому соотношению международных сил Россия была очень большой величиной. (…) Но теперь эта сила нейтрализована и связана. (…) вместе с турецкой конституцией на Ближнем Востоке произошла полная перемена декораций. (…) не только Россия, как международная сила, нейтрализована и связана Турцией. Последняя готовится в известном смысле занять, да позволено будет мне так выразиться, то „психологическое место“, которое до последнего времени в международной системе принадлежало России»[340].

Показательно, что этот восторг и капитуляцию перед «младотурецкой революции» С. в свой сборник 1911 года не включил. Значит, шансы на расчленение Османской империи при невмешательстве Англии росли лишь после провала младотурок. Здесь мы видим незыблемый каркас доктрины «Великой России», ориентированной на политический союз с Британской империей и широкое присвоение Османского наследия. Но теперь он обращается против России только потому, что С. уверен и в государственном могуществе страны, пережившей либеральную революцию (Турция), и в государственном падении страны, отказавшейся от либеральной революции (Россия).

Но и до младотурок, пока Османская империя была неконституционной, С. требовал предварительной поддержки Англии для целой серии последовательных шагов России против Турции, после неудачной войны с Японией 1904–1905 гг. низко оценивая способность России вести войн у даже против слабого противника, если за ним стояла великая держава (в условиях того времени только Германия или Англия, о чём неоднократно писал С.)⁶. Поэтому для борьбы России против Турции С. требовал предварительного отторжения Турции от Германии и гарантии Англии для экспансии России против Турции, вернее — военно-политического зонтика

Англии для экономического проникновения России на османские территории. Территории, интересующие Россию, Струве именовал Ближним Востоком.

В XIX веке русское понятие Востока

ничем принципиально не отличалось от нынешнего традиционного и, например, в программах двух главных русских центров востоковедения — Лазаревского института восточных языков в Москве и факультета восточных языков Санкт-Петербургского университета таковыми, кроме языков Дальнего и Среднего Востока были лишь языки Передней Азии: грузинский, армянский, персидский, турецкий. Во всяком случае, Балканы не включались в этот Восток. Однако в первом томе собрания ставшего влиятельным в начале ХХ века К. Н. Леонтьева «Восток, Россия и славянство» (1885) в понятии Востока вообще нет его традиционного содержания, но присутствуют Греция, Фракия (Болгария, Греция и европейская Турция) и южные славяне в целом, очевидно связанные с наследием Османской империи. Это явно соответствовало географии личной биографии К. Н. Леонтьева (1831–1891), прожившего ряд лет в Константинополе, Греции, Албании и Румынии.

При этом понятие «Ближнего Востока» в России начала ХХ века, как минимум, нередко отличалось от современного[341]

и фактически включало в себя не только азиатские, но и бывшие европейские владения Османской империи⁷. Подобно этому в состав Прибалтики[342] в 1920–1930-е гг. традиционно видели, прежде всего, Латвию, Эстонию и Финляндию, лишь иногда включая Литву.