Петр Великий

Монастырь – «глубокая темница, смертоносный приют, убивающий бесшумно», по выражению поэта-историка! Алексей содрогается от ужаса. Совещается опять со своими друзьями. «Ну что ж, – отвечает Кикин, – оттуда тоже можно вернуться; ведь клобук не прибит к голове гвоздями, можно его и снять». В трех строчках готов ответ сына отцу: «Милостивейший Государь батюшка! Письмо ваше я получил, на которое больше писать за болезнью своею не могу. Желаю монашеского чина и прошу о сем милостивого позволения. Раб ваш и непотребной сын, Алексей». Но, отправляя это послание отцу, он объясняет его смысл в двух письмах, одновременно переданных Евфросинье для вручения двум наиболее влиятельным членам ретроградной партии, Кикину и Игнатьеву; в этих письмах значилось: «Я иду в монастырь, к тому принужденный».

И Петр опять был застигнут врасплох. Вскоре за тем, уехав за границу, он оставил дело в прежнем положении. Очевидно, у него было сознание, что он зашел слишком далеко, надеясь испугать сына и добиться его покорности, Ему слишком хорошо была известна роль монахов, даже близко стоявших к престолу, в истории его Родины. К несчастью для Алексея, его друзья давали ему теперь другие советы, менее мудрые. Всегда покорный их внушению, он, в свою очередь, предпринял решительные шаги. Теряя всю выгоду своего внешнего повиновения, он возвратил отцу приобретенные над ним преимущества и устремился в бездну.

Но, прежде чем последовать за ним по этому роковому наклонному пути, мы должны сказать несколько слов о легенде, весьма странной и весьма распространенной одно время и дополнившей осложнения, – загадки и романические черты мрачной трагедии.

III

Принцесса Шарлотта будто бы пережила своего мужа. Страдая от жестокого обращения, перенося пинки ногами в живот во время беременности, она решила представиться мертвой и при помощи одной из своих придворных дам, графини Варбек, перебралась сначала во Францию, а оттуда в Луизиану, где вышла замуж за французского офицера, шевалье д’Обана, от которого имела дочь. Десять лет спустя после этого брака она оказалась в Париже, куда муж ее приехал посоветоваться с докторами и делать себе операцию. Она была узнана в саду Тюильри гулявшим там будущим маршалом Саксонским, видевшим ее в Петербурге. Тот хотел заявить королю об этой встрече, но Шарлотта взяла с него обещание молчать в продолжение трех месяцев, а по окончании этого срока она исчезла. Она уехала на остров Бурбон, где ее муж снова поступил на службу. Извещенный об этом, король сообщил эту новость императрице Марии-Терезии, о родной племяннице, восставшей из мертвых, и императрица предложила ей приют в своем государстве с условием разлуки с тем, чье имя она носила. Шарлотта отказалась и вернулась во Францию только после смерти шевалье в 1760 году. Она жила весьма уединенно в Витри, в доме, проданном ей маршалом Фейдо за сто двенадцать тысяч франков. Подробности, как видно, очень точные. Там получала она пенсию в сорок пять тысяч ливров, выплачиваемую императрицей, ее теткой, но три четверти ее раздавала на благотворительность. Случай этот был многим известен в Париже, так что, занимаясь в то время своей историей России времени Петра Великого, Вольтер обратился к герцогу Шуазёлю за разъяснениями по поводу его. Министр отвечал, что эта история ему знакома настолько же, как всем, но ручаться за ее подлинность он не может.

Предполагаемая принцесса умерла в 1771 году, и парижские газеты напечатали по этому случаю странный некролог, вкратце переданный нами. Екатерина II, царствовавшая тогда в России, этим взволновалась и отвечала аргументацией из шести пунктов. «Всем известно, – утверждала она, – что принцесса умерла чахоткой в 1715 году, и никогда ей не приходилось страдать от дурного обращения». – «Всем известно, – возразил один из затронутых журналистов, – что Петр III умер от удара». Австрийский посланник – это исторический факт – присутствовал при похоронах отшельницы Витри, а аббат Сувестр, придворный духовник, совершал богослужение по приказанию короля. Во всяком случае, Вольтер был, по-видимому, уже раньше осведомлен насчет загадочной личности: в письме к г-же Фонтан, помеченном сентябрем 1700 года, он смеется над доверчивостью парижан, а в другом, к г-же Бассевиц, утверждает немного позднее, что шевалье д’Обан женился на польской авантюристке. В 1781 году один парижанин полюбопытствовал взглянуть в приходе Витри на свидетельство о смерти покойной. Там она значилась под именем Дороти. Марии Елизаветы Данильсон.

Мы воздерживаемся от более определенного суждения.

IV