Петр Великий как законодатель. Исследование законодательного процесса в России в эпоху реформ первой четверти XVIII века

Выводом из наших наблюдений может быть признание, что датская табель о рангах 1717 года была наиболее интересной, содержательной и подходящей для использования русским законодателем преимущественно перед всеми другими табелями, бывшими в его распоряжении. Вследствие этого она и явилась обильным источником, из которого Петр брал материал для оригинальных своих определений в сфере служебных порядков и отношений. Тем не менее из датской табели он заимствовал только образцы формулировок, примеры разрешения интересовавших его вопросов, но не самую сущность важнейших норм. Однако датская табель все же остается наиболее близкой русскому закону из всех европейских законов подобного рода.

Глава XII Происхождение, развитие и план реформ Петра I в промышленности по его законодательным актам

В первой главе нашей работы, излагая законодательную инициативу в правотворчестве Петра I при издании им одинаково как несложных сепаратных указов, так и крупных законодательных актов, имевших генеральное значение, мы установили, что по его законам и неизменно осуществляемой в жизни практике законодательный почин, понимаемый как право инициативы к обязательной постановке в законодательном порядке выработки нового законоположения, принадлежал исключительно верховной власти; доведение же до ее сведения желательности и полезности издания какого-либо нового закона было представлено теми же законодательными актами государственным учреждениям, должностным лицам и даже каждому отдельному, частному лицу, независимо от принадлежности его к какому бы то ни было классу. Мало того, государственным учреждениям и должностным лицам было даже вменено в обязанность доводить это до сведения Сената, а этому последнему, по его собственной инициативе или вследствие доношений подчиненных учреждений либо должностных лиц, – докладывать царю. «А чего невозможно решить, о том, приложа свое мнение, учинить предложение в доклад»[1616], – устанавливает глава II «Должности Сената» во всех редакциях, начиная со второй, написанной собственноручно Петром I.

Та же норма была подтверждена знаменитым указом Петра I от 17 апреля 1722 года, также собственноручно им написанным, имевшим, так сказать, конституционный характер. «Буде же в тех регламентах что покажется темно или такое дело, что на оное ясного решения не положено, такие дела не вершить, ниже определять, но приносить в Сенат выписки о том ‹…› Однакож не определять, но, положа на пример свое мнение, объявлять нам»[1617].

В полном согласии с изложенной нормой делались постановления о той же обязанности и отдельных должностных лиц. «И что по тому (о дворянской службе. – Н. В.) изобретено будет, о том ему, герольдмейстеру, обстоятельно доносить Сенату. А в Сенате рассмотря, докладывать е[го] им[ператорскому] в[еличеству]», – гласит «Инструкция герольдмейстеру»[1618].

Констатировав в главе I указанную практику как постоянную в законодательстве, суде и управлении Петра и установив отграничение, в возбуждении законодательной инициативы, права от факта, мы остановились там перед вопросом о плановости его [Петра] реформ, а также законодательной работы, их осуществлявшей. Нас тогда интересовал – и не перестает занимать и теперь – вопрос: были ли реформы Петра только творчеством стихийным, проявляемым без всякого плана и системы, а законодательные акты – простыми откликами на запросы жизни, удовлетворением ее потребностей, постоянно всплывавших? Или же, наряду с такими откликами на запросы и требования жизни, в законодательной деятельности Петра и органов его правительства можно увидеть общие идеи, необходимую согласованность между отдельными многочисленными его мероприятиями и этими основными идеями, последовательность и постепенность отдельных реформ и этапов в их осуществлении и в конце концов – выполнение определенной программы, наперед намеченной в общих чертах?

В русской историографии этот вопрос ставится не впервые. Он был выдвинут еще в конце прошлого века и не однажды трактовался в последние годы минувшего и в начале текущего столетия. При этом во всех случаях он освещался в отрицательном смысле. С первых же попыток его разрешения в науке твердо установилось мнение историков, что законодательная деятельность Петра I была стихийной, не имевшей признаков, которые свидетельствовали бы, что реформатор придерживался каких-либо общих руководящих идей и установок, имел заранее намеченный план и в надлежащий срок согласовывал между собой разновременно проводимые меры.

Приведем высказывания по этому поводу наиболее авторитетных представителей русской исторической науки названного периода, и прежде всего инициатора в постановке вопроса, профессора В. О. Ключевского, – в его знаменитых университетских чтениях, впоследствии нашедших свое литературное выражение в ч[асти] IV «Курса русской истории».