Окончательно вопрос о работных-беглых был решен в мае 1723 года, когда Сенат ответил на «доношение» Адмиралтейской коллегии, протестовавшей против вывоза работников с поташных заводов, подведомственных ей, и считавшей, что эта практика противоречит упомянутому выше указу Петра о приостановке вывоза беглых с заводов. Сенат в своей резолюции пояснил указ от 15 марта 1722 года следующим образом: «Что же Адмиралтейская коллегия в доношениях объявляет, чтоб тех пришлых по состоявшемуся 1722 года марта 15 дня указу на тех заводах переписать, а с заводов неволею не ссылать, и тем бы оных заводов не опустошить, и тот его величества указ к тому не следует, а силу оной указ имеет о работниках, которые на заводах работают своею волею, а не побегом, да и тем по оному указу не велено положенныя на них деньги на полки, также и вотчинникам своим всякия подати платить по-прежнему, а оные пришлые в той волости жили во крестьянстве и ныне живут своими дворами и подати платят в тех волостях к заводским делам, а не помещикам, чьи они люди и крестьяне; того ради, по оному указу в тех волостях отнюдь их не задерживать, отдавать помещикам по крепостям, а которые из тех пришлых похотят остаться тех волостях токмо для работ, а не для вечнаго житья и не домами жить, и тех, по силе вышеписанного марта 15 дня 1722 года указа, неволею не ссылать, токмо объявить им указ с запискою, дабы положенныя на них деньги на полки, также и вотчинникам своим всякия подати платили по-прежнему без всяких отговорок». Иначе говоря, Сенат дал указу 1722 года явно крепостническую трактовку.
Здесь хочется обратить внимание на одну характерную особенность. На работных людей, вне зависимости от их реального положения, длительности занятий, распространялись нормы и критерии феодального права, фиксирующие сословную структуру феодализма. Феодальное право не содержало в себе дополнений, которые бы учитывали появление новой реальности – мануфактур и связанных с ними общественных слоев: предпринимателей и работных. В социальной структуре (и соответственно в отразившем ее нраве) не было места сословию работных людей. Труд на заводе не рассматривался петровскими законодателями, жившими в эпоху интенсивного промышленного строительства, как деятельность, которая могла бы позволить занятому ею человеку получить особый статус, особое место в сословной структуре общества, отличное от места крестьянина или посадского.
Работа на предприятии воспринималась петровскими законодателями как одно из побочных занятий посадского, крестьянина, разночинца. И хотя на производстве и делалось различие между кадровыми мастеровыми – работными, давно ставшими профессионалами, и временными работниками – крестьянами, законодательство и правовая практика этой разницы не ощущали: работные люди рассматривались как помещичьи крестьяне владельца мануфактуры, как его собственность. Законодатель фактически не воспринимал и разницы между промышленниками-капиталистами и купечеством, к которому первых часто и причисляли. Особенно отчетливо эта «слепота» законодательства видна при работе ревизоров, проводивших перепись и проверку наличных душ в каждом селе, деревне, городе, на заводе. Переписывая работных, ревизоры не обращали внимание на то, что они уже давным-давно (возможно, не в первом поколении) стали квалифицированными рабочими, оторвавшимися от своего сословия, класса, социальной группы. Для всех был единый вопрос: «Из каких они чинов и которых городов и уездов?», а затем в реестре фиксировали ответы: «из крестьян», «из посадских», «из церковников», то есть отмечали не социальное происхождение рабочего в современном смысле этого слова, а непосредственную принадлежность к той среде, из которой он некогда вышел. Иначе говоря, ревизор видел рабочего, но как представителя особой социальной группы его не воспринимал, подобно тому как люди античности видели оранжевый цвет, но воспринимали его не как оранжевый, а как разновидность желтого или красного. В нашем случае причина социального «дальтонизма» заключалась в том, что новое в рамках феодализма и крепостничества воспринималось как разновидность старого. Это приводило к распространению норм крепостничества на капиталистический по своей сути способ производства.
Прямым следствием подобных представлений о работном человеке являлся упомянутый указ от 28 мая 1723 года, согласно которому работный (если он не являлся собственностью мануфактуриста или не был «приписным» к заводу) мог выступить только в двух ипостасях: как крестьянин – отходник с паспортом, полученным для выхода на временную работу на заводе, или как беглый, нарушивший закон и подлежащий немедленному вывозу с завода на прежнее место жительства, где его приписывали в оклад подушной подати вместе с прочими крестьянами.