Петр Великий: личность и реформы

Растерянность Апраксина отражена в письме царю от 5 августа: «Сего августа 1-го числа… указ Вашего величествия, писанной от реки Прута июля 12… принял. И не знали, что делать, разсуждали, что оной послан в жестокой тесноте. И того ж числа получил Вашего величествия повторительной указ от реки Жижи июля 15 с куриером Сафоновым о разорении крепостей и об отводе амуницыи и всяких корабельных припасов в Черкаское, на которое Вашего величествия изволение доношу, что по тому указу в краткое время исполнить не возможно, хотя б было при нас 20 000 человек и 1000 будар (гребных судов. – Е. А.). Одних пушек, кроме корабельных в обеих крепостях и по гавону (то есть Таганрогу. – Е. А.) без мала тысяча, а и корабельных есть число немалое». И это была правда. Передать туркам Приазовье быстро было невозможно. Кроме того, Петр сам стремился затянуть выполнение условий договора. Но когда осенью 1711 года новая война с турками из-за невыполнения условий мира стала почти реальностью, он написал Апраксину письмо, в котором разделял сожаления генерал-адмирала о сдаче Приазовья: «Господин адмирал. Письмо твое получил, на которое ответствую, что з слезами прошение ваше видел, о чем прежде и больше вашего плакал… Правда, – продолжает царь, – зело скорбно, но лучше из двух зол легчайшее выбрать, ибо можешь разсудить, которую войну труднее скончить. И того ради (как не своею рукою пишу) нужда турок удовольствовать против договору». Судьба южного Петербурга была решена безвозвратно.

Но долго горевать о потерях, как бы тяжелы они ни были, Петр не любил – впереди ждала уйма дел. В упомянутом выше письме Апраксину есть фраза, в которой раскрывается многое из того, что было задумано Петром после Прута: «Також и то разсудить надлежит, что з двемя неприятели такими не весьма ль отчаянно войну весть и упустить сию швецкую войну, которой конец в надеянии Божии уже близок является, ибо и Померании також, как и Ливонии, следует. Сохрани Боже, ежели б, в обеих войнах пребывая, дождались француского миру, то бы везде потеряли». В этих нескольких строчках заложено очень много информации. А именно Петр рад, что закончилась Русско-турецкая война, ибо это развязывает руки, чтобы завершить Северную войну. Конец ее кажется Петру очень близким – для этого, по его мнению, достаточно завоевать Померанию. Наконец, сделать это нужно как можно быстрее, пока великие державы не завершили войну «за Испанское наследство» и не вмешались в конфликт на стороне шведов против Северного союза. В инструкции посланнику де Литу в Англии 13 мая 1711 года Петр пишет: «…лучше того домогатца, дабы весьма не вмешали ничего о стороне воюющих северных в тот договор их, но оставили б их в своей силе одних, как то царское величество в их дела с Францыею не мешается против воли их».

Но Петр заблуждался: Северная война лишь перевалила через свой экватор, и до памятного дня, когда курьер привез известие о Ништадтском мире, было еще десять лет. Утрехтский мирный договор был заключен в 1713 году, так что избежать вмешательства великих держав, завершивших их войну «за Испанское наследство», не удалось. Наконец, завоевать Померанию оказалось гораздо сложнее, чем это представлялось с берегов Прута.

Поначалу события развивались, как и задумал Петр, очень быстро – уже в начале августа 1711 года русско-саксонские войска, соединившись с датскими, вторглись в шведскую Померанию и осадили Висмар и Штральзунд. В сущности, впервые за все годы существования Северного союза войска союзников действовали вместе. Более того, Петр рассчитывал привлечь к военным действиям против шведов Пруссию и Ганновер. Властителям этих стран было о чем подумать – речь шла о предстоящей дележке, пожалуй, самой богатой части Шведской империи. Но и риск был большой: шведский лев еще силен. Осаду Штральзунда осенью пришлось снять, – датчане не доставили осадные орудия и не смогли блокировать крепость с моря. При этом отчетливо проявились разногласия союзников, участились взаимные претензии и обиды.