Петр Великий. Последний царь и первый император

Война входила в общий план преобразований как средство для достижения сознанных, определенных целей этого преобразования, входила в общий план как школа, дававшая известное приготовление народу, приготовление, необходимое в его новой жизни, новых отношениях к другим народам. Поэтому мы должны ожидать, что война не останавливала преобразовательного движения в других сферах. Мы видели, что еще перед Северною войною, в конце XVII века Петр высвободил промышленное городское население из-под власти воевод и дал ему самоуправление; и было замечено, что подобные преобразования имели воспитательное значение для общества, приучая его членов к самостоятельной деятельности и деятельности сообща, уничтожая рознь, причину слабости гражданского духа в народе. Упомянутое преобразование в жизни промышленного городского населения не стояло одиноко и бессвязно. Целая система подобных учреждений проводилась неуклонно и сильно преобразователем, и, разумеется, только такая система и может дать историку право говорить о воспитательном значении преобразовательной деятельности.

Знакомые уже с характером деятельности Петра, с его постоянным движением из одного угла обширной страны в другой – то в Петербург, то в Воронеж, то в Азов, то в Литву,»мы должны ожидать изменений и в высшем управлении. Прежде царь постоянно находился в Москве, и дума, совет, собиравшийся при нем из трех знатнейших чинов – бояр, окольничих и думных дворян, постоянно была под влиянием этого царского присутствия; как угодно было государю вести совещание, так оно и велось, не было никаких форм, которые бы определяли степень участия и ответственности членов думы. Но теперь царь часто и подолгу отсутствует из Москвы, приедет на короткое время, укажет на множество необходимых дел и уедет. Члены думы остаются одни с обязанностию обсудить, как что лучше сделать, и непременно сделать, и скоро сделать: царь не такой человек, чтоб хладнокровно смотреть на медленность, на делание кое-как, чтоб принимал какие-нибудь отговорки.

И вот старая дума должна усилить свою деятельность: царя нет, нельзя ждать, как он укажет в трудном деле, надобно решить самим трудное дело и исполнить. Тяжело, непривычно. Один кто-нибудь скажет, как надобно сделать, – и прекрасно: что долго думать, сделать так. И вдруг царь разгневался: не так. Что же делать? Кто виноват? Никто, все так решили. Но царь принимает свои меры, приходит требование, бесцеремонное в выражениях, как все требования петровские, требование, чтоб они всякие дела, о которых советуются, записывали, и каждый бы своею рукою подписывал, и без того никакого дела не решать, «ибо этим дурость всякого буде явна». Каждый, следовательно, должен обдумать дело, подать свое мнение и подписать его; согласился с другим – и это обозначится подписью, каждый должен принять на себя ответственность за свое мнение, ибо уже не скроется, что кто думал; надобно думать да и думать, а то придется объявить свою «дурость». И вот некоторые отзываются с готовностию на призыв к самостоятельной деятельности; другие, более ленивые по натуре, невольно должны становиться на свои ноги, приучаться к самостоятельной деятельности, думать, изучать дело, справляться, советоваться с другими, а сфера все более и более расширяется, беспрестанно слышатся слова: в такой-то стране делается так, в другой иначе, и побуждение к деятельности не ослабевает, не ослабевает царское требование – не сметь своего суждения не иметь.

В старину, если посылали кого-нибудь исполнить известное поручение, то давали ему длинный наказ, инструкцию, определявшую с точностию каждое его движение, длинный свивальник, которым пеленали взрослого человека. Действия свивальника оказывались тотчас же, отнимая всякую свободу движения: как скоро исполнитель поручения, спеленатый наказом, встречал какое-нибудь малейшее обстоятельство, непредвиденное в наказе, он останавливался и слал из дальнего места в Москву за новым наказом; между тем благоприятное время уходило невозвратно. Петр не мог равнодушно сносить этой привычки русских людей к пеленкам и требовал, чтоб посланные с поручением поступали по своему рассуждению, смотря на оборот дела, ибо «издали, – писал он, – нельзя так знать, как там (на месте) будучи». И повторял: «Во всяком к вам указе всегда я по окончании письма полагался на ваше по тамошнему состоянию дел рассуждение, что и ныне подтверждаю, ибо нам, так отдаленным, невозможно конечного решения вам дать, понеже случаи ежедневно переменяются».