В разгар противоборства Петра и Софьи, в то время когда молодой государь в окружении верных ему людей находился в монастыре Святой Троицы, а царевна в последней отчаянной надежде пыталась найти себе опору среди разных сословий и чинов, Мазепа явился в Москву Сперва он был принят в Кремле и стал всячески расхваливать там подвиги и отвагу князя Василия Васильевича, однако быстро почуял неладное Через пару дней он уже примчался к Троице и, не раздумывая, принялся жаловаться Петру на «треклятого Ваську Голицына», который-де выманил у него огромную сумму денег за право стать гетманом. И уж так усердствовал, что после падения Софьи и ссылки ее фаворита благополучно был оставлен на своем месте.
Лев Кириллович Нарышкин, возглавивший с подачи своей сестры-царицы Посольский приказ, отнесся к двурушнику спокойно и терпимо, видимо, помня его предшественников и рассуждая, что лучше уж такой, чем какой-нибудь новый Дорошенко.
Между тем Мазепа оказался нисколько не лучше. Пользуясь Софьиным «вечным миром», давшим так много прав Польше, гетман давно уже водил дружбу с польскими магнатами, которым ужасно хотелось стать соседями султана: захватить Левобережную Украину.
Современники вспоминают, какому психологическому давлению подвергалось тогда православное украинское население: если какую-либо область не удавалось насильно перевести в католичество, там учреждали унию, то есть официально оставляя православный обряд богослужения, подчиняли приходы католической иерархии. В ответ на запросы Посольского приказа хитрые польские резиденты разводили руками: мол, население само того хочет… И тут же спешили напомнить, что по принятым Софьей Алексеевной обязательствам Россия должна продолжать военные действия против крымского хана, отвлекая на себя основные турецкие силы. На том же настаивала и Австрия.
Впрочем, для Петра, не считавшего себя особо обязанным соблюдать прежние, недальновидные и неполезные для России соглашения, гораздо важнее был призыв с «другой стороны». Разобраться с турками потребовало греческое православное духовенство. Как раз в это время турки передали святые места в Иерусалиме, в частности, Голгофу и Святую пещеру католическому французскому духовенству, хотя до того эти святыни принадлежали греческой церкви. Это очередное оскорбление заставило патриарха Досифея обратиться в Москву с письмом, в котором он напоминал о дани, которую Россия по сию пору платит татарам, подданным турецким, а раз так, то выходит, что и русские — подданные турок.
Была и еще одна причина, которая толкала Петра начать боевые действия против татар. Нет, нет, не юношеская мечта овладеть Константинополем — он понимал, как далека она от осуществления. Но в ту пору он уже думал о большом посольстве в Европу. К этому его все время побуждал Лефорт, резонно замечавший, что для развития армии и экономики России надо бы побывать на Западе, все изучить самому, сравнить, понять, что называется, «примерить на месте».
Петр был согласен с другом. Но приехать в страны, где на Россию смотрели свысока, судили с пренебрежением… Нет! В душе молодого царя созрело намерение показать миру, что отныне на Россию придется смотреть другими глазами, подобрать к ней другие термины и разговаривать с русскими другим тоном.
А для этого нужно было перед тем, как куда-то ехать, одержать хотя бы одну крупную военную победу.
Еще с конца 1694 года Петр начинает обсуждать с преданными ему людьми поход против крымского хана. А 20 января 1695 года служилым людям был отдан приказ собираться под началом боярина Шереметьева и выступать в поход. Официально говорилось, что войско пойдет «воевать Крым», но на самом деле Петр собирался нанести первый же удар по турецкой крепости в устье Дона. Турки именовали ее Саад-уль-Ислам — «оплот ислама», но у нее уже тогда было (и теперь осталось) русское имя — Азов.
Первый крымский поход Петра (как уже упоминалось, он закончился неудачей) сам государь впоследствии счел школой войны, в которой он научился видеть и оценивать собственные ошибки.
Войско Б. П. Шереметьева составляло сто двадцать тысяч человек. Выступило оно в заранее заявленном направлении — к низовьям Днепра, к Крыму. А между тем другое войско, состоявшее из отборных петровских полков, двинулось к Азову. Оно насчитывало всего тридцать одну тысячу человек.
В этом войске был и сам Петр, числившийся все под тем же именем «бомбардира Петра Алексеева».
Небольшая армия была разделена на три части, которыми командовали Лефорт, Гордон и Головин.
Серьезные военные историки считают это первой большой ошибкой Петра: ни в коем случае нельзя было лишать войско единого командования, тем более что ему предстояло вести осаду. Второй просчет заключался в том, что царь не озаботился тем, чтобы отрезать туркам подступы к крепости со стороны моря: турецкие галеры свободно подходили к Азову и доставляли туда продовольствие и оружие, сделав осаду практически бесполезной.