Петрашевцы

Если бы Антонелли посещал «пятницы» в январе-феврале, то он еще и не такое бы услышал. В позднейшем бесцензурном изложении Львова Ястржембский позволял себе такие тирады: «Правительство в смысле политико-экономическом есть тоже товар: граждане в виде податей и налогов покупают себе внешнюю и внутреннюю безопасность… Следовательно, если товар этот дешев и хорошего качества, то содержание правительства не противоречит политико-экономическим началам. Если божиею мил остью купец Чаплин продаст нам дешево хороший чай, то мы все покупаем у него; но если он начинает продавать дорого худой, то мы обращаем(ся) к другому»[171]. И так, конечно, понятно, о каком купце идет речь, но Ястржембский еще добавляет: «Божиею милостью», т. е. слова, которые применялись только при торжественном наименовании царя.

Конечно, петрашевцы все-таки были очень беспечны. А ведь в 1849 г. царское правительство отнюдь не стало более либеральным. В начале февраля Петербург был потрясен следующей историей. Молодой князь Н. В. Гагарин, воспитанник привилегированного Училища правоведения, за обедом в ресторане в кругу однокашников неодобрительно отзывался о государе. Один из этих однокашников, Д. Ф. Политковский, получавший подачки из III отделения, донес на товарищей, и Гагарин был арестован и послан юнкером на Кавказ. Это событие обсуждалось у петрашевцев, Антонелли в своем донесении Липранди подробно пересказывает суждения Петрашевского, но предостережением данный факт не послужил: Петрашевский, очевидно, продолжал быть уверенным в законности своих «пятниц» и бесед на них. Он, правда, осаживал чрезмерно откровенничавших. Агент Наумов доносил 31 марта о нравоучениях Петрашевского: «Он советовал мне Наумову, не брать примера с Толстова, быть осторожну и действовать тайно, говоря, что иногда за одно слово заставят обсушивать сырость у крепости, что Толстов человек очень умный, но не совсем воздержан от напитков». Но такие предостережения другим не мешали самому Петрашевскому весьма вольно изъясняться; он тут же стал излагать Наумову свое отношение к Николаю I: «Государь уже всем надоел; что он 23 года сделал хорошего для России? Сам прожил более 60-ти миллионов, да еще сколько прожил в Палерме[172], лучшие места Петербурга и около дворца застроил казармами, а тут могли бы быть обывательские дома и получали бы доход, а теперь хоть на поле строй дом…»[173].

Казалось бы, чего проще: к 1848–1849 гг. уже не только всем в Петербурге, но и чуть ли не всей громадной России был уже известен радикальный кружок Петрашевского — приходи и арестовывай всех участников или по крайней мере сразу же организуй слежку. Но в жизни бюрократической верхушки при императоре с ее запутанной иерархией, всеобщими страхами и опасениями, вечными колебаниями между активностью и выжиданием (действовать — можно шею сломать, не действовать — тоже грозу накликать можно!) никогда не было ничего простого, все было очень трудно и сложно.

Яркая и одновременно смутная история возникла у самых истоков слежки за петрашевцами: здесь не в первый уже раз в течение николаевского царствования ревниво столкнулись интересы Министерства внутренних дел под началом Л. А. Перовского (так сказать, полицейское ведомство) и III отделения, руководимого шефом жандармов гр. А. Ф. Орловым и управляющим Л. В. Дубельтом.

Во всеподданнейшем докладе генерал-аудиториата (высшей военно-судебной инстанции, подписавшей наиболее строгий приговор над петрашевцами), где подводились итоги следствия, участие двух ведомств в деле петрашевцев было описано так, что можно было предполагать единство и дружественную согласованность действий: в марте 1848 г. шеф жандармов приказал учредить за Петрашевским надзор, а одновременно и министр внутренних дел установил наблюдение, и, чтобы не было путаницы, между двумя ведомствами было достигнуто соглашение: гр. Орлов передал все дело министру Л. А. Перовскому, а тот поручил вести его действительному статскому советнику И. П. Липранди.

На самом деле все было куда запутаннее и напряженнее. Шеф жандармов узнал впервые о Петрашевском не в 1848 г., а значительно раньше. Как уже говорилось, в 1844 г. начальство петербургского Александровского лицея обнаружило, что трое учащихся, юношей 14–16 лет (А. Унковский, В. Константинов, А. Бантыш), без разрешения посещают квартиру Петрашевского и впитывают там крамольные мысли «относительно предметов веры и существующего общественного порядка». Лицеисты были строго наказаны, а распространение Петрашевским вредных идей тоже не осталось без внимания: главнозаведующий лицеем принц Ольденбургский обратился с соответствующим заявлением к шефу жандармов. Гр. А. Ф. Орлов велел учредить над Петрашевским секретный надзор, однако время еще было тихое, был жив отец Петрашевского, «пятницы» еще не организовывались, поэтому соглядатаи ничего предосудительного не обнаружили, и надзор через два месяца был снят. Жандармы поторопились с выводами: как раз вскоре и начались «пятницы»!