Петроградская повесть

— Паренька-то давай к сторонке, сюда вот, за выступ. А то юнкера начнут пулять с перепугу, как бы греха не вышло, — говорит он и спрашивает Серафимова: — Это, никак, кременцовский своячок с тобой?

— Он самый, — отвечает кашевар. — А что же самого-то не видно?

— Я его в Смольный послал, связным. Ты гляди, чтоб парнишка не высовывался.

А Зимний дворец совсем рядом. Хорошо видны его тёмно-вишнёвые стены и большие светящиеся окна. В этом дворце жил царь. Теперь там министры-буржуи.

Серафимов открывает котёл, достаёт свою большую поварёшку и, мешая ею, приговаривает:

— Не толкайся, ребята, по очереди!

К нему тянутся со всех сторон закопчённые солдатские котелки.

Кашевар весело покрикивает, предлагает добавки.

— Доставай-ка кастрюлю, — говорит он мне немного погодя. — А то раздам всё, и тебе не достанется.

Я протягиваю кастрюлю и получаю её назад, наполненную доверху.

Котёл быстро пустеет. Слышно, как поварёшка шаркает по дну.

— Э, да тут камбуз[3] на колёсах! — слышится чей-то весёлый голос.

Два матроса — они волокут куда-то пулемёт — остановились перед нашей повозкой.

— Угощай, инфантерия:[4] с утра из экипажа.

— Да всё уж, — вяло отзывается кашевар. — Своим велено раздавать.

— А мы что же, чужие? — Высокий моряк сердито вытер пот со лба и потянул пулемёт дальше. — Ну их к дьяволу!..

У него скуластое лицо с густыми бровями. Второй, круглолицый, маленький, громко вздохнул и причмокнул губами с таким сожалением, что у меня стало нехорошо на душе.

Взглянув на кашевара, я понял, что он и сам испытывает неловкое чувство.

— Дяденька Серафимов, можно, я им нашу кастрюлю отдам? Вы не будете сердиться? — прошу я.

— И верно, парень, отдай, — с готовностью соглашается кашевар и сам зовёт их: — Эй, моряки!

Круглолицый обернулся, и я поспешно протянул ему хозяйкину кастрюлю с кулешом.

— Панфилов, греби назад! — весело закричал матрос, принимая от меня кастрюлю.

Высокий вернулся.

— Вот так-то другое дело, давай и ты с нами, — сказал он мне улыбаясь. — Ложка есть ещё?

Но ложки не было. Серафимов отдал уже две запасные ложки.

— На вот, держи мою. — Малинин вынимает из-за голенища ложку, белевшую в темноте, и даёт мне.

Такой вкусной еды, как этот солдатский кулеш, я ещё никогда в жизни не ел.

— А ты чего же, командир? Постишься, что ли? — спрашивает Панфилов.

— Перед боем воздержусь, — рассудительно отзывается Малинин.

— Боишься, что в живот ранят?

— Пуле не закажешь…

Командир всё вглядывается в темноту.

— Парламентёры[5] наши пошли во дворец да вот не возвращаются. Стало быть, министры, добром власть не отдадут. Надо на приступ идти, — говорит он.

— Нет, больше не могу. — Маленький матрос отодвигает от себя кастрюлю и тяжело вздыхает. — Живот тугой стал, как барабан!

Из темноты появился молодой человек в светлой студенческой шинели. Волнистые волосы его развеваются, глаза блестят.

— Друзья! — кричит он матросам. — Вы здесь, санкюлоты?[6]

— Давай к нам! Тут кулеш больно славный, попробуй только, за уши не оттащишь, — зовёт Панфилов и приятельски обнимает студента за плечи.

— Спасибо, спасибо, братцы! Вы все такие хорошие, вы сами не знаете, какие вы хорошие. — Студент берёт протянутую ему ложку, но есть он не может и виновато улыбается. — Сейчас не до еды, право… Я счастлив, верите, счастлив! «Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые!..»[7]

5. Ночной шум

По ту сторону дворца, за Невой, раздаётся выстрел и гулом отзывается в стенах зданий.

— Петропавловская крепость бьёт! — определяет Панфилов.

Оба моряка, как по команде, хватаются за дужку пулемёта и, увлекая за собой студента, скрываются в темноте.

Слева, где видны тёмные силуэты деревьев, часто щёлкают винтовочные выстрелы. Слышно, как пули стучит по поленницам, заслонившим ворота дворца.

Но перестрелка сразу смолкает.

— Чего ждём? — сердится Малинин. — Пришли с оружием, а всё уговариваем ихнего брата.

— Довольно долго стоит тишина.

— Никак, посыльный из Смольного? — говорит кто-то.

Я вижу человека с забинтованной головой. Он пробирается к нам через толпу.

— Кременцов, — окликает кашевар, — ты, что ли?

— Я самый.

Человек подходит к повозке. Теперь и я узнаю его. Это бабушкин внук Митрий.

— И ты тут? — удивляется он, увидев меня, — Гляди проворный какой!

Митрия тотчас окружают красногвардейцы.

— Был в Смольном?

— А как же! Записку от Ленина принёс, комиссару отдал. — Обрадованный, что оказался среди своих, Кременцов жадно курит предложенную ему самокрутку.

— Ты Ленина сам видел? — спрашивает Малинин.

— А как же!

— Вот как меня?

— Как тебя.

— Да ты расскажи толком, по порядку.