Петровка, 38

— Прошу р-разъяснить.

— У самого зубы есть — поймешь, если понять хочешь.

— Но я действительно не понимаю…

— Ну и плохо, если не понимаешь…

— Позвольте мне перепоручить это дело Костенко?

— А это как хотите, — сухо ответил комиссар.

— Р-разрешите идти?

— Р-разрешаю, — снова передразнил его комиссар и осторожно подмигнул левым глазом.

Успокоившись после истерики, Сударь поудобнее уселся на стуле и спросил:

— Что вы мне предъявляете? И с кем я вообще имею честь беседовать?

— Вам документы показать или, быть может, поверите на слово?

— Москва словам не верит.

— Это что, вы — Москва?

Росляков засмеялся, а Костенко сказал:

— Ну, извини, Сударь, извини…

— Моя фамилия Росляков, я старший инспектор.

— А я — Костенко.

— Звучит, прямо скажем, грозно. Только Костенко — не Олег Попов, мне бы еще и должность.

— Начальник балетной школы.

— Странно. Начальник — и вдруг занимается такой мелкой сошкой, как я.

Садчиков изучающе разглядывал Сударя. Потом зло спросил:

— Ну, в м-молчанку долго будем играть?

— До конца.

— Это к-как понимать?

— Как угодно.

— С Читой хочешь повидаться?

— Не знаю никакого Читы.

— Н-надо говорить «никакую», чудачок, — усмехнулся Садчиков. — Откуда знаешь, что Чита — мужик, а не мартышка?

— По наитию определил.

— В-веселый ты парень. За что Витьку убил?

— Что?

— Л-ладно, ладно, глазки мне не делай. Я спрашиваю, за что ты у-убил Витьку?

— Да я никакого Витьки не знаю.

— Ганкина не знаешь?

— Не знаю.

— Ш-шофера не знаешь?

— Не знаю.

— И Надьку не знаешь?

— И Надьку не знаю…

— А чемодан твой поч-чему у Ганкина в пикапе лежал?

— Вот спасибо родной милиции! У меня как раз неделю назад чемодан сперли.

— Ж-жулики?

— А кто ж еще! Плохо вы с ними боретесь… Кривая преступности ползет вверх. Стыдно, милиция, стыдно. А невинных берете.

— Невинный — это ты? — поинтересовался Росляков.

— Я.

Костенко сказал:

— Ну, извини, Сударь…

— Я-то, может, извиню, а прокурор вас по головке не погладит.

Росляков отпер шкаф и достал оттуда ботинки, изъятые у Сударя во время обыска. Слепок следа возле убитого милиционера Копытова был явно с этих ботинок.

— Это ваши? — спросил Валя.

Сударь равнодушно посмотрел на ботинки, но Садчиков заметил что-то стремительно-быстрое, пронесшееся у него в глазах.

— Что же вы молчите?

— Т-ты отвечай, Сударь.

— Нет, вроде бы не мои, — сказал Сударь, — нет, точно не мои. Я такую обувь не ношу.

— Что, плоскостопие? — поинтересовался Костенко.

— Да.

— Ладно, сделаем экспертизу.

— А зачем ее делать? Мы ведь беседуем, протокола у нас нет…

— Н-ну что ж, з-значит, не будем делать экспертизы. Только ботинки у тебя в квартире изъяты, в присутствии понятых, понимаешь ли…

— У меня к тебе несколько вопросов, — сказал Костенко.

— Да нет, — улыбнулся Сударь, — это у меня к вам один вопрос: на каком основании я арестован? Что за произвол?

— Ага, — сказал Костенко, — произвол, говоришь? Плохо дело. Произвол — это нехорошо. Тогда ступай отдохни в камере.

— Отвечать вам придется, — повторил Сударь, — за арест невинного человека придется вам отвечать.

— Не то с-слово говоришь. За «невиновного» надо говорить. Н-невинный — это из другой серии.

Росляков вызвал конвой, и те пять минут, пока ждали конвойных из КПЗ, все три товарища сидели вокруг Сударя и спокойно разглядывали его. Садчиков — всего его, Костенко — лицо, а Росляков — руки. Сударь глядел на них и улыбался краешком рта. Только левое веко у него дергалось — чуть заметно, очень быстро. А так — спокойно сидел Сударь, совсем спокойно, здорово сидел.

— Завтра с утра побрейся, — посоветовал ему Костенко, — мы тебе парикмахера вызовем. А то из касс опознавать придут, из скупки тоже, жена Копытова — старичка-милиционера на тебя посмотрит, жена Виктора, которого ты сжег сегодня, — им всем надо посмотреть на тебя.

Сударь раздул ноздри, замотал головой и начал быстро повторять:

— Марафета! Марафета мне! Марафета дайте!

Костенко и Росляков пошли из управления пешком. Весна сделала город праздничным. Свет в окнах казался иллюминацией. В высоком белом небе загорелись первые звезды.

— Слушай, Слава, давай пойдем в консерваторию, а?

— Ну, давай.

Билетов в кассе не оказалось, у барыг купить они ничего не смогли, а дежурный администратор только развел руками. На всякий случай он спросил:

— А вы, собственно, откуда?

— С Мосгаза, — ответил Росляков, — молодые инженеры.

— Увы, дорогие товарищи инженеры, ничем вам помочь не смогу.

Когда они вышли на улицу, Росляков сердито чертыхнулся:

— А сказать ему, что мы из розыска, сразу б дал билеты.

— Контрамарки б дал.

— С контрамаркой себя чувствуешь бедным родственником. Я пару раз сидел по контрамарке. То и дело гоняли с места.