Петру Великому покорствует Персида

   — Отправишься с важным поручением. Перво-наперво вызнай доподлинно, что с ластовыми судами: где они обретаются ныне и много ль везли провианту. Что мыслит ихний предводитель? Всё, что можно, — доставить немедля малыми судами в тихую пору в ретраншемент Аграханский! Спроси: есть ли что печёное? Больно давно люди простого хлеба не едали — всё мясо да мясо. Спроси у капитана Вильбоя, был ли у него Пальчиков и каково освидетельствовал суда? Далее: куды сплавили мою яхту и готова ль она для отплытия в Астрахань? Довольно ль харчей у маркитантов и как скоро могут их доставить? Пиво сварено ль — велика до него охота — и тялки с припасом пришли ль в ретраншемент? Запомнил? Повтори-ка.

Мурзин повторил.

   — Справно. Ну ступай. Бот да гребцы готовы?

   — Готовы, государь, — ответил за Мурзина Шамардин.

   — А ты, господин бригадир, поедешь со мною и с командою на то место, где крепость зачали закладывать.

   — Темнеет, государь. Скоро солнце сядет. Не лучше ль до утра погодить?

   — Неотложно! — оборвал его Пётр. — Надлежит мне с фортификатором нашим Гербером осмотр того места сделать, дабы полное суждение иметь. Утром — само собою: утро вечера мудренее. Однако за ночь в голове моей нечто возникнет и уж утром готов буду полный вывод учинить.

Поскакали. Придирчиво осмотрели те места, где разбегались Сулак с Аграханью.

   — Ишь, — буркнул Пётр. — Видать, скалы не поделили, поссорились да потекли врозь. Не токмо люди, но и реки могут разойтись.

   — Была одна река — Койсу, — вставил Шамардин, — На то вышнее соизволение — из одной две соделать да иные имена им дать.

   — Ну что? — обратился Пётр к Герберу. — Вас денкст ду?

   — Мейнер мейнунг нах дизе: платц ист зеер пассенд, — машинально ответил в тон Петру бранденбуржец. Но, тотчас поправившись, зачастил: — Ваше величество, полагаю, что здесь можно расположить сильную крепость, да. Утром позволю себе поднести вам чертёж.

   — Потягаемся, — ухмыльнулся Пётр. — И я позволю себе составить чертёж. Чей будет лучше, тот и примем за основу.

Гербер принуждённо улыбнулся и ответил:

   — Ваше величество, могу ли я тягаться? Заранее сдаюсь.

   — Нечего, нечего, — проворчал Пётр. — Ум хорошо, а два лучше. Представь к утру, близ шести часов будь у меня.

Сумерки сгустились. Назад возвращались уже при неверном свете факелов. Пётр забрался в палатку и сел за походный столик, заботливо раскинутый денщиками, изучившими привычки своего господина. План, сложившийся во время обратного пути, мало-помалу стал вырисовываться на бумаге. Крепость должна глядеть во все стороны — ив сторону гор, и на равнину, и в море, дабы ни с какой стороны гарнизон нельзя было бы застать врасплох. Даже ежели неприятель вознамерился бы обложить её. Впрочем, здешний неприятель никакого регулярства не ведает и об осаде помыслить не может.

Час был уже поздний, когда в палатку заглянул дежурный.

   — Ваше императорское величество, князь Борис Туркестанов прибыли и к вам просятся.

   — Ну коли просится, пущай войдёт.

Князь Туркестанов был посланником грузинского паря Вахтанга при Петре. Но посланником кочующим. Прилепился он ко двору, когда царская флотилия плыла к Астрахани.

Пётр уповал на единоверный народ Иверии и его царя и покровительствовал ему. Из Астрахани Пётр отправил князя в Тифлис с письмом, в котором извещал, что вскоре будет на персидских берегах. В письме были такие слова: «Думаем, что вам эта ведомость будет приятна, и вы для пользы христианства по ревностному своему обещанию с вашим войском к нам будете; только надобно, чтоб протчие вашего народа христиане, которые под турецкою властию теперь пребывают, никакого движения не делали, дабы тем не привлечена была Турция напрасно к затруднению сего от Бога благословенного дела».

Вахтангу следовало по пути разбить лезгин и схватить их главного злодея Дауд-бека, однако не разоряя жителей и объявляя им, что они находятся под покровительством великого русского царя.

   — Сказывай, с какими вестями прибыл.

Туркестанов пребывал в смущении, видно не зная, как начать.

   — Ваше императорское величество, — наконец заговорил он. — Мой государь и повелитель попал как бы меж молота и наковальни. С одной стороны, шах приказал ему разбить Дауд-бека, общего неприятеля. С другой же, — к нему прибыл двухбунчужный паша[104], посланец султана, с требованием, чтобы он присоединился к турецкому войску, дабы напасть на Перейду и свергнуть власть шаха. Взамен ему обещаны великие привилегии и звание царя и повелителя всех христиан на Кавказе.

   — И что — пошёл твой царь противу шаха?

   — Нет, ваше величество, он того не желает. А пока идёт воевать лезгин.

   — Доброе дело, — качнул головой Пётр. И со вздохом добавил: — Таковы все мои союзнички и доброхоты. Навроде короля Августа. И твой потомок Давида и Соломона, каковым себя именует, не лучше. Пущай хотя с лезгинцами разделается, и то благо. Скажешь ему, что я-де в его положение вхожу и покровительствовать буду. Но турок пущай поостережётся и под любым предлогом в альянс с ними не входит, каковы бы ни были посулы их. Лакомство агарян для христиан есть яд.