Петру Великому покорствует Персида

   — Ну вот, все мы ноне с добычею, — по-детски радовался Пётр. — Экое удовольствие! А Чегодаев от консула бумагу привёз: Гилян-де готова пасть нам в руки.

   — Падёт, коли подстрелим, — хихикнул Толстой.

   — Верно говоришь, Пётр Андреич, умная твоя голова, — и, глянув на небо, озабоченно заметил: — Вертаемся, солнце низко.

   — Натешился, — Пётр развалился в каюте. — Теперь за погонялку примемся. С завтрашнего дня у тебя, Фёдор Матвеич, консилию соберём, каково кампанию вести далее. А пока пиши, Алексей, указы от меня: Сенату о закупке лошадей в драгунские полки, Военной коллегии — об отпуске украинских казаков, прошедших сию кампанию, в хутора их и о наряде новых; генерал-майору Матюшкину — о добром смотрении за работами в крепости Святого Креста, плотины на Сулаке и Дербентской гавани... Опять же губернатору Волынскому для вечной памяти, чтобы гавани, пристани, амбары повсеместно на речном пути к морю ставил, особливо провиантские магазейны на Четырёх Буграх, фарватер расчистил и обозначил, где судам идти и на мелководье не засесть, чтоб закупил потребное количество тягла, сколько можно верблюдов — скотина выносливая и силу немалую имеет, чтоб готовил арбы и телеги для армейской нужды... Кости ноют, братцы. То ли от ловли, то ли к перемене погоды, — неожиданно прервался он. — Алексей, поднеси нам по стакану водки — самое время разговеться.

И Пётр повернулся ко всей толпившейся возле него братии спиной, глухо проговорил:

   — Роздых мне надобен. Завтра консилию сберём, а там и в путь на Москву пойдём. Ноябрь грозит морозами. Ступайте все, спать буду.

Консилия затянулась: каждому император определил своё место. Отслужили благодарственную обедню о благополучном возвращении в царствующие грады, о здравии их величеств и их высочеств — царевен, великих княжон. Затем за губернаторским столом растащили по кускам белугу, выловленную государем и искусно приготовленную поваром Петра Фельтеном.

После прощального трапезования Пётр не утерпел и отправился в гавань, где шла погрузка на суда двух батальонов под командою полковника Шипова. Они направлялись в покорный Гилян.

Судов было четырнадцать. Грузились долго. В четыре часа задул попутный ветер, наполнил паруса.

   — С Богом и Николаем Угодником! — воскликнул Пётр, и флотилия, словно бы выводок огромных лебедей, поплыла на юг и вскоре исчезла за поворотом.

Набережная, ещё недавно запруженная народом, постепенно пустела. Дамы из свиты Екатерины утирали слёзы. Они вместе с войском прошли огонь, воду, медные трубы и чёртовы зубы низового похода и теперь оплакивали бедных солдатиков и матросов. Каково примет их море, явившее им свой изменчивый норов...

Пётр чувствовал странное облегчение. Шипов, Матюшкин, Соймонов, быть может, ещё и Юнгер казались ему надёжны. На их крутых плечах возлежала отныне кампания, и он верил, что они не согнутся и не уронят российского флага над крепостями и ретраншементами. Равно и водрузят его над Баку.

   — Теперь наш черёд, Катеринушка, — нагнулся он к супруге. — Кого следовало отправил. Оставлю здесь на смотрение и управление именем моим Толстого. Он доглядит.

Императорский струг «Москворецкий» был уже готов к отплытию. На нем развевался штандарт Петра, на корме — Андреевский флаг. Восемнадцать пар гребцов поместились на носу, тягловые люди, лошади и верблюды ожидали команды на бурлацкой тропе. Два гекбота со свитскими и преображенцами тоже ждали команды.

На одном из них занял каюты князь Дмитрий Кантемир. Князь был плох, и Толстой, обняв его, подумал, что более не увидит своего занимательного собеседника и друга.

А ноябрь и здесь, в южной тёплой стороне, стал дышать по-зимнему. И Пётр заторопил свою команду: он сделал всё, что мог, пора выбираться.

— Пётр Андреич, подь ко мне, — поманил он Толстого. — Ты тут не токмо мои глаза и уши, но и ум, понял? Летом свобожу. От всякой тягости. Будешь на покое.

В «Путевом юрнале» появилась короткая запись: «Ноября, 5-го дня. На судне своём, на котором из Москвы прибыли, пошли из Астрахани. Греблею и бечевою за противным ветром».

Глава двадцать шестая НА НЕТВЁРДЫХ НОГАХ

Тому турок грозен, кто ленив да розен.

Коль в страхе живёшь, в страхе и помрёшь.

Наскочил татарин, ан отскочил ударен.

Межи да грани — ссоры да брани.

На обеде все соседи, а пришла беда, они

прочь, как вода.

Пословицы-поговорки

Голоса и бумаги: год 1722-й

...Царь повелевает Сенату заготовить лошадей на всём его пути, так что он может прибыть в Москву недели через две или три. Полагают, что он съездит в Петербург и рассчитывает вернуться в Астрахань к концу будущего марта. Здесь уверены также, что турки не станут ни в каком случае препятствовать Царю в его планах; подтверждение тому доставлено последним курьером из Константинополя. Я получил с тем же курьером письмо от маркиза де Бонака, который сообщает мне, что турки будут очень рады не доходить до разрыва с Царём...

...Толстой оставлен в Астрахани. Это человек тонкого ума, твёрдого характера и умеющий давать ловкий оборот делам, которым желает успеха.