Петрусь Потупа

16 НА ГРЕБЛЕ

От Грача люди бежали к своим упряжкам, злобно сбрасывали с них брёвна, перепрягали застоявшихся лошадей и гнали на шлях. Дорога на Дубравку опустела. В грязи остался лежать, словно в болотной топи, брошенный лес. Весь шум, стоявший здесь утром, переместился теперь на шлях, ведущий в село.

Степан Потупа, навёрстывая потерянное Петрусём время, погнал коня более коротким путём и вскоре оказался в первых рядах ехавшего в село обоза.

На дороге не было видно ни одного стражника.

Оглядываясь на кишевший повозками, лошадьми и селянами шлях, Петрусь ликовал: «То я не пустил Данилу!»

А из лесу выезжали новые упряжки.

Старики удивлённо покачивали головами: ещё не было на Вербовье такого случая, чтобы все так дружно ушли с панщины.

Уже замелькали похожие на грибы серые крыши Вербовья, как вдруг, покрывая шум обоза, раздался тревожный возглас:

— Стражники!

Петрусь привстал на возу и, подпрыгивая на ухабах, оглянулся. Сердце у него замерло.

К показавшейся впереди гребле со стороны панского двора во весь опор мчался отряд стражников. Пригибаясь к луке, на сером иноходце скакал старший отряда — объездчик Юзеф.

Завидев стражников, селяне погнали лошадей.

Но едва успели первые подводы въехать на бревенчатый настил гребли, как на другой её конец вскочили стражники.

— Стой! Стой! Назад! — заревели они, в исступлении колотя нагайками по лошадиным мордам.

Задирая высоко головы, лошади дико таращили глаза, осаживали назад.

Несколько минут воздух дрожал от нестерпимого крика, тяжёлой брани, ударов кнутов и нагаек, испуганного ржания.

Движение на мосту замерло.

Вскоре остановился и весь обоз. Селяне соскакивали с подвод и, опираясь на колья, один за другим подходили к мосту.

— Почему возвращаетесь? — взревел Юзеф. — Кто дал такой указ?

— Тебя не спрашивали! — зло выкрикнул с края одинокий голос.

Объездчик толкнул коня вперёд и вытянул нагайкой по спине ближайшего селянина:

— Получи, быдло, да не верещи!

— А ты не дерись — не я кричал… — с мрачным спокойствием ответил крестьянин, отступая к возу и незаметно вытаскивая из-под соломы заострённый кол.

Юзеф поднял над головой нагайку, словно призывая людей к молчанию, и дрожащим от напряжения голосом закричал:

— По приказанию ясновельможного, возвращайтесь в лес и становитесь на работу! А не послушаетесь…

Возмущённые возгласы не дали закончить объездчику:

— Нужно тебе — сам работай, злодей, а мы своё отработали! Теперь ты со своим ясновельможным берись за топор!

Юзеф, привстав на стременах, стараясь запомнить крикунов, поворачивался то в одну, то в другую сторону.

— Побреши ещё, индюк бородатый, давно не брехал! Послушаем! — выкрикнул какой-то шутник.

Лицо Юзефа с острым отвислым носом побагровело— он и впрямь стал походить на индюка.

Это вызвало взрыв веселья. В толпе захохотали.

Выведенный из себя, объездчик выхватил торчащее из-за спины ружьё, приставил его к плечу и прицелился…

Толпа взволнованно загудела.

Словно выбирая себе жертву, Юзеф медленно повёл дулом ружья по лицам людей.

Под направленным на них чёрным кружком склонялись ряды селян, как никнет к земле под порывами ветра ковыль. В тягостной истоме, задыхаясь, ждали люди выстрела.

Ударил он неожиданно.

Из тонкого ствола выскочил жёлтый, как одуванчик, язычок пламени, и гулкий, раскатистый звук волнами покатился в воздухе.

Не успел рассеяться ружейный дым, как вперёд вырвался Барма, растолкав попятившихся людей.

Очутившись рядом с Юзефом, он, схватив его за ногу, стащил на землю, вырвал из рук ошеломлённого объездчика ружьё и ударил его прикладом о перила моста. С хрустом отскочившее ложе полетело на лёд Дубравки, а через мгновение в воздухе мелькнул воронёный ствол.

Крикнув на помощь стражников, Юзеф замахнулся на Барму нагайкой. Парубок перехватил руку объездчика, и занесённая плеть, вздрогнув, повисла в воздухе.

— Дядя Игнат, держись! Я сейчас! — отчаянно закричал Петрусь, бросаясь вперёд.

В это время испуганный конь Юзефа заслонил от него дерущихся. Не помня себя, мальчик яростно хлестал по шее, бокам, голове коня.

Визжа от боли, иноходец Юзефа взвился на дыбы, повернулся на задних ногах и рухнул в самую гущу подоспевших стражников.

Ободрённая толпа хлынула вперёд.

— Бей их!

Осыпаемые градом ударов, стражники один за другим обращались в бегство. Бросив на произвол судьбы своего вожака, они, бешено нахлёстывая коней, помчались к усадьбе.

Стоявший впереди всех Охрим Шелест погнал лошадь. Раскатившиеся сани оглоблей ударили Юзефа в висок. Взмахнув руками, объездчик свалился под копыта лошадей.

За Шелестом понеслись остальные. Доски настила дрожали от тяжести мчавшихся по нему упряжек.

Когда вся лавина саней пронеслась через греблю, на ней валялось, будто измолотое жерновами, тело Юзефа.

17 РАСПРАВА

Притихшее в ожидании расправы Вербовье казалось вымершим. Село ждало войска.

Люди сидели по хатам, говорили приглушёнными голосами, подолгу смотрели в окна, к чему-то прислушивались, Забившиеся на печь дети, глядя на озабоченные лица взрослых, старались говорить шёпотом. Даже собаки, почуяв гнетущую тревогу, охватившую людей, куда-то попрятались.