Петрушка – душа скоморошья

— Есть наказания похуже смерти, — тихо сказал Ерёма, но слова его услышали все в яме.

— Лишить нужно тебя скоморошьего звания, — произнёс Кострюк. — Ты им, как личиной, прикрывался, чтоб воровать. А ежели каждый видеть будет, что ты не скоморох, так тебе и не украсть.

— Привели вороны сокола на правёж! — крикнул вор. — Старые да малые судят бывалого! Не учи меня плясать — я сам скоморох!

— Не бывать тебе, вору, больше скоморохом! — твёрдо молвил Кострюк.

— Ноги-руки переломаете? — весело спросил вор. — Ну попробуйте! Кто кого?

— Пальцем не тронем, — ласково сказал Ерёма. — Живи-поживай. А скоморошество забудь.

— Уговорили, уговорили! — захохотал вор.

— Помнишь, как называют колокол, который на неправое, грязное дело народ зовёт? — произнёс Кострюк. — Язык с него снимают, и на век он немеет. Чугуном для каши такой колокол становится.

— Да и каша в нём не варится — горька выходит, — добавил Ерёма.

— Язык мне вырвать хотите? — грозно спросил вор. — Да я вас всех перекалечу, только подойдите!

Вор ещё долго бушевал и гремел цепью, но кто-то цыкнул на него, и он замолк.

На воле день погас, и полный мрак воцарился в тюрьме.

— Чтой-то ногу ломит, — кряхтел рядом Кострюк. — Ох-хо-хо, к ростепели это, не иначе…

— А я погоду всё больше спиной да боками чую, — проговорил Ерёма, устраиваясь поудобнее. — Как начнёт кости выламывать — значит, к перемене…

Старики посудачили ещё немного о всякой всячине, потом затихли. Вздохи, ворчание, кашель становились всё глуше. Яма наполнилась храпом.

Петруха лежал рядом со скоморохами и не смыкал глаз. Суды в ватагах были редкостью, и на Петрухиной памяти такого не случалось. Давно, зим шесть назад, Потихоня, Грек и Рыжий судили кого-то, но Петруху, по молодости лет, к разговору старшие не допустили.

Думал Петруха, думал, как же старые скоморохи решили наказать вора? Что ему можно сделать? Он молодой, сильный, а они… Кроме того, Ерёма же сказал, что пальцем его не тронут…

Ночью Петруха проснулся от цепного звона. Шумел вор:

— Дайте попить, а то спать не дам!

— Накурился, баламут! — сердито пробормотал кто-то спросонья. — Теперь глотку дерёт!

— Дайте попить, православные! — заскулил вор. — Сам бы отыскал водицу, да меня колода не пускает, лязгает, как цепная собака зубами!

— Эй, держи крепче, не лей на землю, — сказал Кострюк, во тьме передавая ковш.

Слышно было, как ковш, переходя из рук в руки, движется через яму в угол, к вору.

— Не разлей…

— Не расплёскивай…

— Да не тут ручка, не тут, бестолочь…

Ковш дошёл до вора. Тот, крякнув от удовольствия, выпил его и заснул.

— Дайте ковш-то назад, — сказал Кострюк, — не гоже вещи пропадать…

— В яме не потеряется, чай, тут не океан-море, — пробормотал чей-то сонный голос.

Однако ковш пришёл назад, и Кострюк долго ворочался, пока спрятал его куда-то.

Снова стало тихо. Петруха прикорнул к тёплому боку Ерёмы и заснул.

…Утром в яме посветлело. Стало видно даже колоду в углу.

Постепенно просыпались арестанты.

Проснулся и вор. Он с хрустом потянулся, хотел сказать что-то, раскрыл рот, но вместо молодого звонкого голоса послышалось старческое шамканье. Вор опять раскрыл рот, и в яме раздался сиплый хрип.

Скоморохи равнодушно, безо всякого интереса смотрели на вора.

Тот сипел, как охрипший гусак.

Наконец разобрали: он спрашивал, что с ним.

— Потерял ты, вор, голос свой на всю жизнь, — вздохнул Кострюк. — С ватаги нашей, со всего скоморошества мы позор сняли, а с тобой, как с вором, ужо воевода сочтётся…

— Зелья дали ночью! — прохрипел вор. — Погубители!

Он забился над колодой, пытаясь вырвать цепь, потом ослаб и только тихо, по-змеиному, шипел да дёргал ногами.

— Не быть тебе больше скоморохом, — спокойно сказал Ерёма. — Нам грязных рук не надобно…

СКОМОРОХ НАЧИНАЕТ ПУТЬ

Без друга и светлый день ночкой тёмной становится.

(Старая пословица)

Обитатели ямы жили, как кроты: почти без света, среди мокрых осклизлых земляных стен. Спали, сидели, ели — на земле.

Ежедневно выводили двоих арестантов, скованных друг с другом, — это называлось ходить «в связке», — на волю.

В сопровождении стражников они бродили по рынку, выпрашивая милостыню.

Содержания, то есть еды, сидящим в яме не полагалось.

У кого в городе имелись родственники или знакомые, тому приносили хлеб, лук, яйца, жбан кваса. А «чужаков», чтобы не умерли от голода, стража выводила на вольный воздух — авось соберут среди торговцев и прохожих малую толику на пропитание.

Большую часть милостыни стражники отбирали себе, на остатки покупали еду на всю яму.

В первый день ходили табачный торговец и безголосый вор.

Вернулись с руганью: полон рынок убогих и нищих, разве кого кандалами разжалобишь?

Потом воры и табачник исчезли из ямы: торговец, видно, откупился от ждущих его кнутов, а воров увели на правёж и назад не вернули.

Для Петрухи яма нежданно-негаданно обернулась радостью: Кострюк и Ерёма взялись научить Петруху кукольной премудрости.