Во-вторых, потому что Фадеев далеко не в полном объеме понимал смысл того, что он подписывает. Он знал, что материал готовился опытными специалистами с учеными степенями и званиями, и если они считали так, то как он, с образованием в объеме провинциального коммерческого училища, мог считать иначе? Даже если и чувствовал интуитивно, что что-то здесь не так…
В-третьих.
Нет, не во-первых, а в-третьих. Фадеев был мужественный человек. Когда к нему пришло понимание того, что он наделал этими и многими другими своими подписями, он вынул из ящика стола револьвер и выстрелил себе в сердце.
Этим выстрелом в своей московской квартире ранним майским утром 1956 года он вычеркнул себя из числа единомышленников Жданова. И стал его жертвой.
Оружие… Испокон веков ковали его для защиты высших ценностей: родины, очага, близких, достоинства и чести. Испокон веков вручали самым достойным: меч или шпагу, секиру или палаш, пистолет или… Ларька уже добрых десять минут не отрываясь смотрел на неуклюжий дуэльный пистолет «Кухенройтер». Когда Пушкин поднял этот пистолет в защиту своей чести, он защитил не только себя, но и величайшее достояние России – свое творчество: небезразлично, кем был тот, кто сотворил то, что сотворил он, – нравственной пустышкой или человеком, способным кровью расписаться за каждую свою строку.
Ларька перевел глаза на полки с книгами: библиотека Пушкина. Что там за уведомление? А, не подлинные его книги, а
Мойка, 12. Хорошее название для романа, ёмкое. Только у кого хватит сил написать? Не
Он шел по местам, привлекавшим его своей подлинностью: Зимний, Петропавловская, Адмиралтейство, «Петру Перьвому – Екатерина…». Впрочем, какой он подлинный? Внутри пустой, только хвост литой. Пожалела бронзы Катерина… Катиньку, верно, по ней назвали? Неладно с нею получилось… Тоже из-за пистолета…
…«Парабеллум» он отдал в Харькове старшине Зименкову: при расформировании дивизии старшине не хватало для сдачи четырех пистолетов. С оружием и на фронте было непросто: убили у тебя солдата или ранили – а его оружие вынь да положь! Зименков, отвечавший в батальоне за боепитание, не раз выручал своими запасами командиров взводов, у которых число убитых и раненых нередко превышало количество сдаваемых винтовок и автоматов. Теперь офицеры выручали своими трофеями старшину.
А «Вальтер»… Когда совсем прижало с деньгами – а случилось это недели две назад, – Ларька «толкнул» его за восемьсот монет на Лиговке. Ну, толкнул бы, и ладно. А тут, он заприметил, ребята резвились в картишки: швырнет один красненькую тридцатку – заберет две, швырнет другой пятидесятку – снимет сотню. Ларька постоял-постоял, посмотрел-посмотрел, выколупал пятидесятку из вырученных восьми сотен и – на кон. Верзила, что банк держал, тут же ее, голубушку, прищучил… Да добро бы честно: Ларька своими глазами видел, как он короля-то придержал (Ларька играл на короля крест), а на его место какую-то плюгавенькую семаку вывалил.
– Эй, не жилить! Давай сюда бумажку!
– Ты чё? Хошь отыграться – ставь по новой!
– Я те дам по новой, жила такая-то! Думаешь, не видел, как ты передернул! Положь, говорю, деньги, где взял, а то руки повыдергаю, жилить нечем будет!
– Ты не духовись, парень, – вступился веснушчатый, один из тех, кто играл вроде бы против. – Честно он играет. Я видел. Вон и Люцый подтвердит. Забожись, Люцый.
– Дешевым буду, – шепелявя на одесский лад, проговорил тот, кого назвали Люцым.
Верзила с картами, тем временем собрал свой ящичек и стал незаметно сваливать. Ларька ринулся за ним. Парни – их уже оказалось трое – тоже. Верзила завернул за ларечки, потом нырнул в какой-то двор.
– Отдавай, падло, деньги!
– Держи! – Он сильно ударил Ларьку под вздох, так что того скрючило: он потерял дыхание и чуть не свалился.