Петух в аквариуме – 2, или Как я провел XX век. Новеллы и воспоминания

Очень скоро он убедился, что процесс этот нелеп до чрезвычайности. Пассажиры, еще в зале, предъявляли билеты для регистрации миловидной девушке, которая отрезала от билетов какой-то талон и вручала его владельцу бирку. Чтобы пройти в самолет, требовалось сдать бирку контролеру: ничего другого пассажиры не предъявляли. Таким образом, проблема перемещения по воздуху в Киев однозначно сводилась к добыче бирки. Последнее совсем уж не представляло труда: девушки то и дело уходили к самолетам контролировать посадку, оставляя бирки на своих столах без всякого присмотра.

Ларька дождался, пока обе девушки вышли на летное поле, и спокойно взял со стола несколько бирок: синюю, красную, желтую, зеленую… Особых угрызений совести он не испытывал: в конце концов, у него был билет, бесплатно выданный по орденской книжке, на что он имел право раз в год. Вот он и пользуется этим правом: самолет прилетит в Киев в то же самое время, когда придет поезд, на который ему выписан билет. Разве он кого-нибудь обманывает? Нет, конечно!

Миловидная девушка-регистратор вернулась к стойке, бросила на стол возвращенные при посадке бирки и устало опустилась на стул. Ларька заметил, что она сняла при этом свои туфельки-«лодочки» и несколько раз попеременно подвигала то левой, то правой стопой. Да. Сколь ни безупречны его рассуждения, а эту-то конкретную девушку в «лодочках» он все же надул… упер у нее бирки… Не у дежурного на Витебском вокзале, не у бюрократа-пилота, а именно у нее – самой наивной и незащищенной. Оттого-то она и бирки оставляет без присмотра… Вот тебе и комплекс Дон Кихота! Но лететь-то надо! «И-эх, дайте лодочку-моторочку, мотор-мотор-мотор!» Он почувствовал себя крайне неуютно.

– Извините. – Он подошел к стойке. – На Киев Вы будете билеты регистрировать?

– Да, только чуть позже.

Ларька посмотрел на кучку бирок на столике. «Чего это я раскис? Увидал смазливое личико и только что не раскололся: ах, простите, ах, извините, я у вас четыре бирочки увел! Да черта лысого ей в этих бирочках, копейки не стоят. Овеществленное, зал бы Маркс, право на полет… А право это у меня есть». – Он отошел к креслообразной скамейке для ожидания, сел и почти сразу задремал.

Сквозь сон ему чудилось, что он вернул бирки девушке в «лодочках». Девушка отчаянно завизжала: «Кот Васька – плут! Кот Васька – вор!» Откуда-то выскочил рыжий кот, стал за стойку, как за трибуну, причем оказалось, что будто это и не кот вовсе, а пилот-бюрократ, и заорал: «Подонок! Подонок! Зощенко – подонок!» – и стал швырять в Ларьку туфли-«лодочки». «Довольно, – громовым голосом сказал Ларька, и по обе стороны от него выросли невесть откуда пес Сержант и кот Кампанелла. – Стыдно мне пред гордою полячкой… Есть у меня билет! – Он вытащил из кармана пачку билетов и швырнул их девушке. – Вот! Эти летят со мной. – Он показал на Сержанта и Кампанеллу. – И эти тоже». – Королевский жест в сторону очереди. – «Не имею права! Не имею права! – заверещал пилот. – Самолет не выдержит! Не выдержит! Рейс на Алма-Ату отменяется!..»

– Рейс на Алма-Ату отменяется в связи с неприбытием самолета, – разбудил его голос в репродукторе. – Регистрация билетов на рейс номер… Ленинград – Киев закончена. Граждан просят пройти налетное поле для посадки в самолет.

Ларька стряхнул с себя остаток сна и, затесавшись в косяк киевских пассажиров, прошел на летное поле. У трапа он достал зеленую бирку – такого же цвета, что и у других пассажиров, – отдал ее девушке в «лодочках» и беспрепятственно прошел в самолет.

– Садитесь на свободные места, – объявил бортпроводник. Ларька подождал, пока основная масса пассажиров рассядется, и сел на свободное место в хвостовой части самолета. – «Ладно, – решил он, – вернусь, начну новую жизнь!»

47

Прошел год. Может быть, с небольшим. За это время случилось множество самых разных событий. Катинька, например, перешла на четвертый курс. В ЦК ВКП(б) состоялась философская дискуссия, а потом еще и совещание деятелей советской музыки. В тёти-Марииной коммуналке соседская болонка Феня родила щенят: трех болонок и фокстерьера. Ларькин отец приезжал из Киева: ему был обещан ордер на площадь в Ленинграде. Газета «Культура и жизнь», выходившая уже более полутора лет, изобретательно и исправно громила всех, кто сочинял приличные романы, ставил хорошие спектакли, создавал современную музыку, писал нормальные труды по истории, философии, литературе…

К этим событиям мы со временем вернемся. А сейчас мы находимся в начале апреля сорок восьмого. Что там? Вечереет. Ларька сидит в своей комнатушке. На коленях у него чудо современных мутаций – щенок-фокстерьер. Одной рукой Ларька щекочет щенку брюхо и одновременно окунает палец другой руки в банку со шпротами; затем он протягивает палец фокстерьеру, и пока тот слизывает масло, елозя по пальцу теплым шершавым язычком, Ларькина мысль воспаряет ввысь: «Все-таки, – размышляет он, – мир устроен довольно-таки гармонично, и доминирует в нем, в сущности, справедливость, добро и любовь…»