Петух в аквариуме – 2, или Как я провел XX век. Новеллы и воспоминания

Эта фраза меня, понятно, насторожила («Знаем мы эти мелочи, о которых и говорить-то нельзя иначе, чем накануне отъезда!»), но ответил как ни в чем не бывало:

– Что ж, если эта мелочь такого же характера, то почему же нет.

После этого разговора дела пошли очень быстро и гладко. Зимин подписал мне блестящую характеристику. («Как на Героя Советского Союза», – съязвил Попов.) В строевом отделе оформили все необходимые документы, и бумаги ушли в Москву. Время от времени Зимин сообщал мне, что на поездку дали согласие в Министерстве иностранных дел, в органах Госбезопасности (хотя он напрямую их так не называл) и осталась только подпись главнокомандующего войсками ПВО страны и выездная комиссия ЦК КПСС.

Я уже настроился, что и дальше никаких заминок не будет, прикинул, в каком костюме поеду, срочно написал доклад об известности Свифта в России. Но заминка всё же произошла, и очень серьезная. Из рассказа всезнающего Попова я узнал, что главком ПВО генерал армии (будущий маршал) П. Ф. Батицкий устроил дикий разнос Зимину и всем, кто продвигал мою поездку: «Что они там, совсем сдурели? – бушевал Батицкий, добавляя к этому обычную в таких случаях ненормативную лексику. – Закрытая Военная академия! У человека допуск по форме один к секретнейшим образцам современного оружия! Голову надо снимать таким начальникам!»

Батицкий не очень жаловал Зимина, который до Академии был первым замом главкома ПВО и наиболее вероятным кандидатом на освободившуюся должность главкома. Но главкомом назначили Батицкого, и он тут же снял Зимина с должности первого зама, отправив командовать нашей Академией.

Зимин вызвал меня только через две недели и, как ни в чем не бывало, сказал, что главком счел неуместным направлять меня за рубеж.

Извинившись, что сам не смогу приехать, я послал профессору Хармону свой доклад о Свифте. В ответ от него пришло письмо с сожалением, что меня не было на конференции. «Я понимаю, – писал Хармон, – мы сами виноваты, что слишком поздно прислали приглашение, и Вы, понятно, не могли успеть скорректировать Ваши планы и пренебречь намеченными делами…»

– Да, – острил мой знакомый из Пушкинского Дома, – у них представление, что всё дело в нашей занятости. А если выпадет свободная минута, то, пожалуйста: надел калоши, взял зонтик и поехал хоть в Дублин, хоть куда.

В зарубежных журналах

Хармон опубликовал мой доклад о Свифте в виде статьи в своем университетском журнале и даже прислал договор, по которому мне причитался гонорар в размере пяти ирландских фунтов и скольких-то шиллингов (вероятно, тоже ирландских). Ни фунтов, ни шиллингов я, понятно, не получил, но статья к моему удивлению определенные плоды принесла.

Еще до того, как до меня дошел дублинский журнал с этой статьей, я получил письмо из США от профессора Ирвина Эренпрайса с весьма лестным отзывом о статье, чего она, по моему убеждению, явно не заслуживала. Я не знал тогда, что Эренпрайс – ученый с мировым именем, автор фундаментального трехтомного труда о Джонатане Свифте, где он изложил буквально всё, что было известно об этом замечательном писателе. Но вот то, что Свифт пользуется популярностью, широко издается и изучается в России, он не знал и не написал в своем исследовании. Моя статья в его глазах как бы восполняла этот пробел.

Переписка с Эренпрайсом продолжалась в течение нескольких лет. Его письма чрезвычайно содержательны. Они полны тончайших жизненных наблюдений и философской глубины. Ни до, ни после мне не приходилось читать таких писем, и я очень жалею, что мне так и не довелось встретиться с этим человеком. Он погиб в Мюнхене от несчастного случая в конце 70-х годов.

Эренпрайс всячески тормошил меня, чтобы я писал статьи об английских авторах XVIII–XIX вв., редактировал мой английский язык (стилист он был первоклассный) и рассылал их в английские и американские филологические журналы. Его имени было достаточно, чтобы присланный им материал публиковался без дальнейших формальностей и рецензий. Так мои труды увидели свет в таких престижных изданиях, как «Victorian Studies», «Philological Quarterly», «Victorian Poetry» «Review of English Studies», «Notes and Queries» и в каких-то еще.

Заметили мою статью о Свифте и в Филадельфийском университете, где издавался журнал «Scriblerian», аннотировавший всё, что появлялось в мире о Свифте и писателях его круга. Здесь дело не ограничилось письмами. Ко мне на лекцию в Московском университете явился американский журналист (я его сперва даже не заметил) и, как он сказал, по поручению его друзей из журнала «Scriblerian» он просит меня писать для этого журнала аннотации о русских работах о Свифте и других английских писателях XVIII века. Они со своей стороны введут меня в состав редколлегии журнала и, если я пожелаю приехать в Филадельфию, то поселят и примут по первому разряду. До Филадельфии я не доехал, но с конца 60-х до начала 90-х годов числился в редколлегии этого милого журнала с изображением ослика на обложке и исправно посылал им краткие заметки на интересовавшую их тему.