Певчая Птица Микала

Запах крови и разорванных внутренностей, шквал эмоций заставили Ансета содрогнуться, а потом он согнулся и его вывернуло наизнанку.

Охранники с опаской приближались к нему, не зная, что предпринять.

Однако у камергера не было никаких сомнений. Убийцы подошли к осуществлению своего замысла слишком близко, причем с такой легкостью, что следовало ожидать повторения подобных попыток. Ансет услышал дрожащий от страха голос камергера:

— Возьмите его под стражу. Вымойте и приведите в порядок, но все время держите под прицелом. Спустя час приведите к Микалу.

Охранники вопросительно посмотрели на императора, и тот кивнул.

Когда Ансета привели в апартаменты Микала, мальчик все еще был бледен и слаб. Охранники держали его под прицелом лазерных пистолетов, а камергер и новый капитан охраны, Рикторс Ашен, встали между ним и Микалом.

— Певчая Птица, — сказал Рикторс, — похоже, кто-то научил тебя новым песням.

Ансет повесил голову.

— И тот, кто это сделал, отлично потрудился.

— Я н-н-никогда… — заикаясь впервые в жизни, произнес Ансет.

— Не мучай мальчика, капитан, — сказал Микал. Камергер заговорил формальными словами:

— Мне следовало проверить мускулатуру мальчика, тогда я понял бы, что его обучили боевым приемам. Я должен заплатить за свою оплошность жизнью.

«Похоже, камергер обеспокоен куда больше обычного», — сказала та часть сознания Ансета, которая была еще в состоянии думать.

Старик распростерся перед императором.

— Заткнись и встань, — грубо бросил Микал.

Камергер поднялся с посеревшим лицом. Микал отступил от формальностей этикета. Жизнь камергера все еще висела на волоске.

— Нужно окончательно убедиться, — продолжал Микал, обращаясь к Рикторсу. — Покажи ему фотографии.

Рикторс взял со стола пакет и начал доставать оттуда газетные вырезки. При виде первой же Ансету стало не по себе. Узнав того, кто был изображен на второй, он тяжело задышал. Третья заставила его разрыдаться и оттолкнуть вырезки.

— Это фотографии людей, — сказал Микал, — которые были похищены, пока ты находился в плену.

— Я уб-б-бил их. — Ансет смутно осознавал, что в его голосе нет и намека на песню, просто испуганное заикающееся бормотание одиннадцатилетнего мальчика, оказавшегося замешанным во что-то столь чудовищное, что он даже не в силах был это понять. — Они заставляли м-меня тренироваться на этих людях…

— Кто заставлял тебя тренироваться? — требовательно спросил Рикторс.

— Они! Голоса… из коробки. — Ансет изо всех сил старался удержать ускользающие воспоминания, которые до сих пор были скрыты от него.

Но в глубине души он страстно желал, чтобы амнезия вернулась, чтобы он снова все позабыл.

— Какая еще коробка? — нажимал Рикторс.

— Деревянная. Может, радиоприемник, а может, магнитофон. Я не знаю.

— Голос был тебе знаком?

— Голоса. Их было несколько, все время разные. Даже произнося одну и ту же фразу, голоса все время менялись, каждое слово произносил другой.

Перед глазами Ансета возникли лица связанных людей, которых ему приказали изувечить, а потом убить. Он вспомнил, что всякий раз пытался воспротивиться приказу, но, в конце концов, всегда подчинялся.

— Каким образом они заставляли тебя это делать?

Рикторс читает его мысли?

— Не знаю. Не знаю. Они произносили слова, которые заставляли меня это делать…

— Какие слова?

— Не знаю! Я ничего не знаю! — Ансет снова расплакался.

— Кто учил тебя убивать подобным образом? — мягко спросил Микал.

— Какой-то человек. Не знаю, как его звали. В последний день он оказался связан, так же как до него были связаны другие. Голоса приказали убить его.

Ансет всегда пытался бороться с голосами, но в тот раз борьба была еще более упорной, потому что он понимал — если он убьет своего учителя, то не потому, что ему так приказали, а из ненависти.

— Я убил его.

— Ерунда, — сказал камергер. — Ты был просто орудием.

— Я сказал — заткнись, — оборвал Микал. — Сын мой, можешь вспомнить еще что-нибудь?

— Я убил и экипаж корабля. Всех, кроме Хрипуна. Так велели голоса. А потом послышались шаги, наверху, на палубе.

— Ты видел того, кто пришел?

Ансет попытался вспомнить.

— Нет. Он велел мне лечь. Наверное, он знал что-то… какой-то код. Я не хотел повиноваться ему и все же повиновался.

— И?

— Шаги, укол иглы в руку, и я очнулся на улице.

Несколько секунд длилось напряженное молчание, все обдумывали услышанное. Камергер заговорил первым.

— Мой господин, вам угрожает страшная опасность. Только сила любви к вам побудила Певчую Птицу действовать вот так, вопреки ментальному блоку…

— Камергер, если ты еще хотя бы раз откроешь рот без моего приказа, тебе конец. Капитан, я хочу знать, каким образом киншасанцы прошли мимо охраны?