— О, я еще не закончила, — сказала я, стараясь правильно дышать. Я спела остальные песни, которым она меня научила. Я открыла замки, которые Нат оставил мне для тренировки. Я повернула ключи, не касаясь их. Я разожгла огоньки на свечах, загорелся и факел, огонь вспыхнул ярче. Все, кроме леди Илейн, открыли рты от потрясения.
Олдвилль пришел в себя первым.
— Певчая? — тихо обратился он к воздуху.
— Здесь, — сказала я, стараясь не смеяться, когда Олдвилль попытался отыскать меня взглядом. — У огня.
— Ах, — он все еще не нашел меня, и это его расстроило. — Но ты не спела песню, разрушающую гримуар.
— Как она может петь ее без гримуара? — отметил Пенебригг.
Олдвилль повернулся к моей крестной.
— Песня не сработает на других книгах?
— Конечно, нет, — возмутилась леди Илейн. Ее гнев касался и меня, и Олдвилля. — Гримуар не похож на другие книги. Все это знают.
— А в теории? Вы даже не пробовали? — настаивал Олдвилль.
— Нет, — я отошла от огня с разочарованием. Было неудобно учить песню, не видя ее эффекта. — Но я могу попробовать.
Олдвилль вытащил из кармана книжечку и помахал ею.
— Нет, — рявкнула леди Илейн. — Плохая идея.
— Не вижу, почему, — сказал Олдвилль. — Это глупая книжка, все теории из нее я опроверг. Она идеально подходит.
— Нет, — повторила леди Илейн. — Ты не должна…
Если бы я ждала ее разрешения, то это тянулось бы вечность. Никто не видел меня, я могла делать все, что хочу. Я забрала книгу из руки Олдвилля, убежала от протянутой руки леди Илейн, и песня разрушения полилась из меня.
Она была невероятно сложной, близкой к Дикой магии, с яркими гласными, но я не понимала звуки. Я долго запоминала их и теперь хотела исполнить идеально.
К моему потрясению, чары сработали раньше, чем остальные. Я не успела допеть первую фразу, а книга рассыпалась в моих руках.
Я потрясенно замолчала.
Нат присвистнул.
— Она это сделала!
Леди Илейн широко улыбнулась.
Пенебригг и сэр Барнаби почти танцевали. Даже Олдвилль был рад.
Я слабо улыбнулась, но мыслями осталась с нотами спетой песни. Почему она так странно сработала?
Вопрос отвлек меня, и я забыла правильно дышать. Увидев тень своей руки, я спохватилась и попыталась вернуть магию. Но поздно, моя хватка на чарах скрытности уже ослабла. Вздохнув, я отпустила песню и стала видимой.
Крестная улыбалась, и остальные поздравляли меня.
— Потрясающее выступление, — взгляд Пенебригга за мерцающими очками был гордым.
— Впечатляет, — сказал Олдвилль. — Очень впечатляет.
— Точно, — согласился сэр Барнаби и стукнул тростью. — Если мы отправим вас завтра в Тауэр, у вас будут козыри.
— Завтра? — улыбка леди Илейн пропала. — Нет. Это не обсуждается.
— Чем скорее, тем лучше, миледи, — сказал сэр Барнаби. — Времени мало.
— Еще неделю, — потребовала леди Илейн. — Неделю, чтобы отточить ее навыки.
— Мы не можем ждать так долго, — осторожно сказал Пенебригг.
— Но мы сможем за это время сыграть свою роль, — согласился сэр Барнаби. — Мятеж организовать сложно, хоть мы и долго готовились.
Олдвилль не обрадовался, но кивнул.
— Хорошо. Но только неделю.
Леди Илейн склонила голову.
— Хорошо. А теперь идите, а мы займемся делом.
Она принялась прогонять их, Нат повернулся ко мне.
— Твоя рука, — начала я.
— Заживет, — сказал хрипло Нат. — Не переживай. Тебе есть о чем думать.
Он был прав. Я должна была отрепетировать песни, пересмотреть карты и увидеть тысячу мелочей до похода в Тауэр.
Но я переживала, ведь Нат уходил и прятал руку. Я думала о его поражении и утомленно опущенных плечах. Он так и не посмотрел мне в глаза. И я думала о тех, кто сражался вместе с ним, кто застрелился, лишь бы не встретиться с тенегримами.
Глава тридцать вторая
ВОПРОС СИЛЫ
Они ушли, а я повернулась и увидела, как леди Илейн смотрит на огонь. Она снова улыбалась. Она словно лелеяла секрет, которым не хотела делиться.
— Что вы мне не рассказываете? — спросила я.
Она посмотрела на меня, ее улыбка стала шире, она выглядела так же, как когда я разрушила песней книгу Олдвилля.
— Та песня, — это был выстрел во тьму, но я была уверена, что права. — Почему она уничтожила книгу так быстро? Страницы рассыпались в моих руках.
Леди Илейн пожала плечами.
— Обычная книга не продержалась бы столько, сколько гримуар Певчей.
— Но дело не только в этом, мне кажется.
— Почему же?
— Потому что песня ощущалась неправильно.
Леди Илейн закатила глаза.
— Тебе все песни не нравятся.
— Эта была другой, — я попыталась объяснить. — Она ощущалась не как песня разрушения.
— Откуда тебе знать? У тебя нет навыка, чтобы сказать это.
Да, у меня не было глубокого понимания песен, как у великих Певчих. Но с каждым уроком я оттачивала слух и навыки, и теперь некоторые ноты для меня кое-что означали.
— В музыке столько жизни, — сказала я. — Разве это не странно для песни разрушения? И было еще кое-что странное, — я замолчала на миг, пытаясь подобрать слова. — Что-то звучало почти… притягивающе.
Я ждала, что крестная снова закатит глаза. Но она замерла, на ее лице застыло выражение гордости, смешанной с опаской.
— Очень проницательно, — сказала она.
— Проницательно?