Певец во стане русских воинов

Где мы; брани их как хочешь; со мной же ни слова; ни слова,

Ради бога, со мною одною; ты знаешь». И рыцарь,

Как ни был раздражен, но ее пощадил. Вдруг Ундина

Вынула влажную руку из вод, и в ней ожерелье

Было из чудных кораллов; своим очарованным блеском

Всех ослепило оно. Его подавая Бертальде,

«Вот что, – сказала она, – для тебя из реки мне прислали,

Друг мой, в замену потери твоей. Возьми же, и полно

Плакать». Но рыцарь в бешенстве кинулся к ней, ожерелье

Вырвал, швырнул в Дунай и воскликнул: «Ты с ними

Все еще водишь знакомство, лукавая тварь! пропади ты

Вместе с своими подарками, вместе с своею роднею!

Сгинь, чародейка, от нас и оставь нас в покое!..» С рукою,

Все еще поднятой вверх, как держала она ожерелье,

Бледная, страхом убитая, взор неподвижный, но полный

Слез устремив на Гульбранда, Ундина его слова роковые

Слушала; вдруг начала, как милый ребенок, который

Был без вины жестоко наказан, с тяжким рыданьем

Плакать и вот что сказала потом истощенным от горя

Голосом: «Ах, мой сладостный друг! ах, прости невозвратно!

Их не бойся; останься лишь верен, чтоб было мне можно

Зло от тебя отвратить. Но меня уводят; отсюда

Прочь мне должно на всю молодую жизнь… о мой милый,

Что ты сделал! ах, что ты сделал! о горе! о горе!..»

Тут из лодки быстро она в реку ускользнула:

В воду ль она погрузилась, сама ли водой разлилася,

В лодке никто не приметил; было и то и другое,

Было ни то ни другое. Следа не оставив, в Дунае

Вся распустилась она; но долго мелкие струйки

Около судна шептали, журчали, рыдая; и вслух доходили

Внятно как будто слова: «О горе! будь верен! о горе!..»

С жалобным криком рыцарь упал, и обморок сильный

Душу ему на минуту отвел от тяжелыя муки.

Глава XVI

О том, что случилось с рыцарем

Как нам, читатель, сказать: к сожаленью иль к счастью, что наше

Горе земное ненадолго? Здесь разумею я горе

Сердца, глубокое, нашу всю жизнь губящее горе,

Горе, которое с милым, потерянным благом сливает

Нас воедино, которым утрата для нас не утрата,

Смерть вдвоем бытие, а жизнь порыв непрестанный

К той черте, за которую милое наше из мира

Прежде нас перешло. Есть, правда, много избранных

Душ на свете, в которых святая печаль, как свеча пред иконой,

Ярко горит, пока догорит; но она и для них уж

Все не та под конец, какою была при начале,

Полная, чистая; много, много иного, чужого

Между утратою нашей и нами уже протеснилось;

Вот, наконец, и всю изменяемость здешнего в самой

Нашей печали мы видим… итак, скажу: к сожаленью,

Наше горе земное ненадолго. Это и рыцарь

Также изведал – к худу ль, к добру ль своему, мы увидим.