Певец Волги Д. Н. Садовников

— Ох да, Ка́рка-богатырь, головушка болит, больно мочи нет.

И чаю не воскушат и водки не принимат.

— Положи ты меня на воздух, на самый легкий!

Думает себе Иван-царевич:

— Что мне Ка́рка-богатырь рад или не рад? Дай я себе нарочно захвораю.

И сделался болен, не может ног таскать. Карка-богатырь ходит за ним, как за малым детищем; вынес его во зеленый сад, положил на тесовую кровать, где бы можно его было ветром обдувать.

Лежит Иван-царевич в саду на кровати; прилетает к нему его большого брата первая жена, сидит в саду, подняла ногу:

— Ох да, не попробавши товар да бросил меня!

Иван-царевич прицелился из ружья, хлоп раз и попал ей в правый глаз. Она и улетела.

— Ну, Ка́рка-богатырь, — говорит Иван-царевич, — благодарю тебя: приспокоил ты меня хворого.

Немножечко время продолжало Иван-царевич и говорит:

— Ох, брат, давай-ка, выпьем зелена вина!

Ка́рка-богатырь больно обрадовался, сам за вином сбегал, водкой, чаем угощает и словами улещает.

— Ох, ты брат ты мой любезный, как с устатку чуешь в себе здоровье?

— А вот же, слава богу, старого по старому, а вновь ничего. Долго я здесь с тобой, Ка́рка-богатырь, прогулял, путь свою дороженьку потерял. Что я задумал нужно делать и куды нужно надо ехать.

Карка-богатырь и говорит:

— Куды знаешь, туды и едешь.

— А куды, брат, я вздумал, туды и поеду.

— Если я тебя, брат Иван-царевич, не научу как ее взять, как держать — жив не будешь.

Вот Иван-царевич слезами заливался, полотенцем утирался и говорит:

— А да и будет и прощай!

Сел на добра́ коня и поехал. Ударил своего доброго коня, бил его по крутым бедрам, пробивал его кожу до́ мяса, бил мясо до́ кости, кости проломал до́ мозгу — его добрый конь горы долы перепрыгивал, темные леса между ног пускал. Ехать ему было три года, он доехал в три часа.

Приезжает в то место, где ему нужно, идет по широкой улице и спрашивает православных людей:

— А где живет Марья-Краса, Черная Коса?

Попадается ему навстречь баушка просвирня, которая имеет проживанье с Марьей-Красой, Черной Косой, и готовит для нее кушанья.

— Ох, баушка просвирня, а будь-ка ты сми́рна! Где бы мне повидать Марью-Красу, Черну Косу?

— А на что тебе, Ванюшка, ее?

— А хочется мне ее увидать, в саха́рные уста поцеловать, и за себя замуж взять.

— Поди-ка, Ванюшка, да купи разныих цветов, разныих духов, а я пойду да ее в гости позову. А ты, добрый молодец, ляг на диван, спать-то не спи, а послушай что будет.

Вот Иван-царевич лег; баушка просвирня пошла к Марье-Красе, к Черной Косе, и говорит:

— О, да здравствуй же Марьица-Краса, Черная твоя Коса! А пожалуй-ка ко мне в гости!

Марья-Краса обрадова́лась и в гости к ней собиралась. Восходит к ней в комнату: воскрашена ее комната заграничными цветами и разными духами. Говорит Марья-Краса:

— Где ты, баушка, взяла заграничные цветы и разные духи?

— Что по морю-то плывет все-то не поймаешь, а что люди-то говорят, все не переслушаешь. Дава-ка, Марьица, мы с тобой сядем, да чего-нибудь придумам.

— А что у тебя в чулане? Кто у тебя, бабушка, лежит на диване?

— А вот погляди!

Марья-Краса подошла к дивану и спрашивает:

— А это что за мужик? А как бы я его поцеловала!

Баушка не унимала и поцеловать заставляла. Она его поцеловала.

Ну же Иван-то царевич был не глуп, он пымал ее вдруг. Он ее пымал, во саха́рные уста целовал, туго к сердцу прижимал. Они тут полежали, ну и немножко из прочего чего-нибудь сделали. Взял да будет не скажу. Иван-царевич и говорит:

— Благодарю, баушка, что ты меня свела и Марьюшку ко мне привела.

А Марья-Краса, Черная Коса и говорит:

— Я буду вовек твоя, мужняя жена и неразлушная. Садись-ка, Ванюшка, на доброго коня и бери меня с собой. Я, Ванюшка, не расстануся с тобой!

Сели да и поехали на Ванюшкином на доброем коне.

Как у Марьюшки-Красы было двенадцать братов; приезжали к ней в гости, дома Марьюшки-Красы нету. Спросили у баушки:

— А де же наша родная сестра, Марья-Краса?

Баушка и говорит:

— Был злодей Иван-царевич, они квас-от пил, а у Марьюшки квасницу не покрыл, и уехали они в путь-дорогу.

Вот же родные братья привели пегоньку кобыленку о двенадцати пежинах, сели кажний брат на пежину, сели да и поехали.

— Догоним его, злодея, растерзаем, а ее отнимем!

Сколько мало ли время продолжалось, они его догнали и сестру отняли; его изрубили на мелки части, раскидали по дикой степе́. Кровь во сыру землю, мясо воронья клюют.

У любимого его брата, Василья-царевича, у его молодой жены выкатался из очей вольный свет: увидала в крове вострый нож и сказала мужу:

— Посмотри-ка на вострый нож: твово родного братца в живе нет.

Василий-царевич и говорит жене:

— Ох да я ведь ничего не знаю! Ох да знать погиб!

Во дворе же был царскием превеличающий великий караку́льский дуб; в этом дубу сохранялася живая вода и мертвая вода. Она сохранялася, никому не открывалася. Вот же Василья-царевича законная жена подходит к караку́льскому дубу, слезно плачет и просит:

— О батюшка, старый караку́льский дуб, отпусти мне, ради бога, мертвой и живой воды!