Читаем Певучая гитара полностью

Певучая гитара

Семья Брусяниных. Фото 27 октября 1903 г.Брусянин, Василий Васильевич — рус. писатель. Род. в купеческой семье. В 1903-05 — ред. «Русской газеты». Участвовал в Революции 1905-07, жил в эмиграции (1908-13). Печатался с сер. 90-х гг. Автор сб-ков очерковых рассказов: «Ни живые — ни мертвые» (1904), «Час смертный. Рассказы о голодных людях» (1912), «В рабочих кварталах» (1915), «В борьбе за труд» (1918); романов «Молодежь» (1911), «Темный лик» (1916) и др., историч. романа «Трагедия Михайловского замка» (т. 1–2, 1914-15).Соч.: Доктора и пациенты. Типы врачей в худож. лит-ре, П., 1914; Дети и писатели, М., 1915; В стране озер. Очерки из финляндской жизни, П., 1916.Лит.: История рус. лит-ры конца XIX — нач. XX века. Библиографич. указатель под ред. К. Д. Муратовой, М. — Л., 1963.И. И. Подольская.

Василий Васильевич Брусянин

Проза / Русская классическая проза18+

В. В. Брусянин

Певучая гитара

Рассказ

Сегодня обычно в шесть часов вечера Евлампия Егоровна, квартирная хозяйка, внесла в мою комнату самовар, вздохнула, погремела чайной ложкой о край стакана, словно желая тем оторвать меня от книги, и с чуть заметной усмешкой в голосе проговорила:

— Загулял наш Иван Тимофеич!..

— Что так?

— Радость у него большая — чин первый дали…

При этой фразе лицо Евлампии Егоровны преобразилось: усмешка сбежала с её тонких бледных губ, а в глазах отразилось серьёзно-деловое выражение. Немного отступив к двери, она почему-то пристально посмотрела на меня и добавила:

— Семнадцать лет служил — вот и дослужился… Оно всегда так бывает, если верой да правдой служить… Вон, то же, мой-то покойный Савелий Игнатьич… Продли Бог веку — до асессора дослужился бы… Крестик-то, вон, на аленькой ленточке, по сей час у меня в сундуке: за беспорочную десятилетнюю службу дали…

Она вздохнула, потрогала рукою печь, открыла отдушину и добавила:

— После обеда на минутку заглянул и опять… На Выборгскую сторону для чего-то поехал… Ну, что же — дай ему Господь Бог всего лучшего… Человек бился-бился… Тоже несладка она, служба-то… Вон и мой-то, покойник Савелий Игнатьич… тоже… Господи!..

Она что-то ещё говорила, притворив за собою дверь, но смысла её речи я не уловил.

Иван Тимофеич так же как и я жилец Евлампии Егоровны. Его комната напротив моей через коридор. Узкая и короткая, с печью в углу у двери, с закоптевшей штукатуркой потолка и с тёмно-серыми обоями, она выглядела неуютной и тёмной, потому что единственное окно её выходило к стене соседнего дома. Кровать, комод, стол и два стула — её меблировка; над комодом овальное зеркало в багетовой раме, а в углу у окна этажерка, на которую Иван Тимофеич прибирает жестянки с чаем и сахаром, на верхнюю полку складывает номера уличной газеты, которую ежедневно приносит со службы. У Ивана Тимофеича есть ещё семиструнная гитара, с потемневшей верхней декой, деревянными колками и с перламутровыми глазками на грифе.

С Иваном Тимофеичем я познакомился месяца через два после того, как переселился к Евлампии Егоровне. Это было на Рождестве. В обычае старушки чиновницы было приглашать в первый день праздников всех своих жильцов к обеду. Обычай этот установился ещё со счастливых лет жизни Евлампии Егоровны, когда жив был Савелий Игнатьич, и старушка страшно сердилась, если кто-нибудь из жильцов не отзывался на её зов.

Помнится, когда я переступил порог единственной комнаты, где жила хозяйка, из-за обеденного стола поднялся высокий и худощавый человек, с которым я и раньше встречался, но не был знаком. Заботливо оправил он полы своего тёмного сюртука, щипнул пальцами жидкую бородку, кашлянул и протянул мне костлявую холодную руку. Он тихо произнёс свою фамилию, улыбнулся и предложил мне стул. В это время в комнате появилась Евлампия Егоровна, в переднике, в тёмной косынке на голове и с сокрушением в лице.

— Терентьев-то вот нейдёт, говорит, что его приглашали куда-то на обед… раньше…

Терентьев, студент-горняк, был третьим жильцом Евлампии Егоровны, занимая комнату направо от входа, рядом с комнатой Ивана Тимофеича.

Евлампия Егоровна сдвинула на край стола третий прибор, очевидно, предназначавшийся для изменщика Терентьева, и, вздохнув, добавила:

— Ну, что ж, Господь с ним… Пожалуйте, господа, пожалуйте — я пирожка вам отрежу…

Хозяйка усадила нас за стол и вышла.

Я посмотрел на своего нового знакомого. Перебирая пальцами бахрому белоснежной скатерти, которой был накрыт стол, он задумчиво рассматривал узор на своей тарелке и молчал.

— Вот так в Петербурге-то живёшь, живёшь в одной квартире, а знакомства-то и нет, — начал он, с трудом выдавливая слова.

Голос его был густой, но глухой и робкий, точно он не говорил, а осторожно пробовал какую-то громогласную музыкальную медную трубу, сдерживая напор воздуха и надуваясь.

Я согласился с собеседником, что, действительно, в Петербурге наблюдается эта особенность общежития, и он поднял на меня глаза.

— Вот и у нас в управлении тоже, сидишь с чиновниками за одним столом, в одну чернильницу макаешь, ну, разумеется, как зовут — знаешь, а чтобы знакомство водить, так нет, не знаешь даже, где они и живут-то… Только вот и знаю, где столоначальник наш живёт, Игнатий Николаич Савин: с бумагами я как-то к нему ходил… Ну, да ведь у нас с ним знакомство короткое: пришёл, поклонился, сел, взял какую-нибудь бумажку, перебелил её да и на подпись…

Евлампия Егоровна внесла на двух тарелках по куску пирога с визигой.

— Кушайте, господа, пожалуйста… Вот тут и водочка поставлена и портвейн, — разводя руками, говорила она.

— И самим бы вам, Евлампия Егоровна, выкушать, — говорил Иван Тимофеич, разливая водку.

Мы все чокнулись, поздравляя друг друга с праздником, и приступили к пирогу. Хозяйка, однако, отказалась разделить с нами трапезу и скоро ушла в кухню, где на плите что-то шипело.

Перейти на страницу:

Все книги серии Ни живые - ни мёртвые

Облетели цветы, догорели огни
Облетели цветы, догорели огни

Семья Брусяниных. Фото 27 октября 1903 г.Брусянин, Василий Васильевич [1(13).IX.1867, г. Бугульма, ныне Тат. АССР, — 30.VII.1919, Орловская губ.] — рус. писатель. Род. в купеческой семье. В 1903-05 — ред. «Русской газеты». Участвовал в Революции 1905-07, жил в эмиграции (1908-13). Печатался с сер. 90-х гг. Автор сб-ков очерковых рассказов: «Ни живые — ни мертвые» (1904), «Час смертный. Рассказы о голодных людях» (1912), «В рабочих кварталах» (1915), «В борьбе за труд» (1918); романов «Молодежь» (1911), «Темный лик» (1916) и др., историч. романа «Трагедия Михайловского замка» (т. 1–2, 1914-15).Соч.: Доктора и пациенты. Типы врачей в худож. лит-ре, П., 1914; Дети и писатели, М., 1915; В стране озер. Очерки из финляндской жизни, П., 1916.Лит.: История рус. лит-ры конца XIX — нач. XX века. Библиографич. указатель под ред. К. Д. Муратовой, М. — Л., 1963.И. И. Подольская.

Василий Васильевич Брусянин

Проза / Русская классическая проза
Вешний снег
Вешний снег

Семья Брусяниных. Фото 27 октября 1903 г.Брусянин, Василий Васильевич (1(13).IX.1867, г. Бугульма, ныне Тат. АССР, — 30.VII.1919, Орловская губ.) — рус. писатель. Род. в купеческой семье. В 1903-05 — ред. «Русской газеты». Участвовал в Революции 1905-07, жил в эмиграции (1908-13). Печатался с сер. 90-х гг. Автор сб-ков очерковых рассказов: «Ни живые — ни мертвые» (1904), «Час смертный. Рассказы о голодных людях» (1912), «В рабочих кварталах» (1915), «В борьбе за труд» (1918); романов «Молодежь» (1911), «Темный лик» (1916) и др., историч. романа «Трагедия Михайловского замка» (т. 1–2, 1914-15).Соч.: Доктора и пациенты. Типы врачей в худож. лит-ре, П., 1914; Дети и писатели, М., 1915; В стране озер. Очерки из финляндской жизни, П., 1916.Лит.: История рус. лит-ры конца XIX — нач. XX века. Библиографич. указатель под ред. К. Д. Муратовой, М. — Л., 1963.И. И. Подольская.

Василий Васильевич Брусянин

Проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Волкодав
Волкодав

Он последний в роду Серого Пса. У него нет имени, только прозвище – Волкодав. У него нет будущего – только месть, к которой он шёл одиннадцать лет. Его род истреблён, в его доме давно поселились чужие. Он спел Песню Смерти, ведь дальше незачем жить. Но солнце почему-то продолжает светить, и зеленеет лес, и несёт воды река, и чьи-то руки тянутся вслед, и шепчут слабые голоса: «Не бросай нас, Волкодав»… Роман о Волкодаве, последнем воине из рода Серого Пса, впервые напечатанный в 1995 году и завоевавший любовь миллионов читателей, – бесспорно, одна из лучших приключенческих книг в современной российской литературе. Вслед за первой книгой были опубликованы «Волкодав. Право на поединок», «Волкодав. Истовик-камень» и дилогия «Звёздный меч», состоящая из романов «Знамение пути» и «Самоцветные горы». Продолжением «Истовика-камня» стал новый роман М. Семёновой – «Волкодав. Мир по дороге». По мотивам романов М. Семёновой о легендарном герое сняты фильм «Волкодав из рода Серых Псов» и телесериал «Молодой Волкодав», а также создано несколько компьютерных игр. Герои Семёновой давно обрели самостоятельную жизнь в произведениях других авторов, объединённых в особую вселенную – «Мир Волкодава».

Анатолий Петрович Шаров , Елена Вильоржевна Галенко , Мария Васильевна Семенова , Мария Васильевна Семёнова , Мария Семенова

Фантастика / Детективы / Проза / Славянское фэнтези / Фэнтези / Современная проза
Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее