ПФ-Измерение 1994 № 1-3

Мишка не дал ему закончить. Он подтолкнул его к двери со словами:

— А я чего, я и талдычу тебе — иди и просто потолкуй и том да о сем и о всяком прочем, хи-хи. — Он мелко и заливисто рассмеялся, но тут же оборвал свой смех. — Да и иди ты, салага! Сам ты, оказывается, зелень пузатая, сам ты зеленее травы! А еще учишь там чему-то ребятишек, наставляешь! Да ладно, это я так, иди и толкуй, не держи зла… А хошь, давай еще по чутку?!

Он налил еще по половинке стакана — бутылка опустела. И сунул посудину Николаю, чокнулся. Они разом выпили. И разом выдохнули.

— Ну, иди! И не оплошай, служивый!

Николай потрепал Мишку по щеке. И пошел к хозяйке.

Когда он вошел, Валентина Петровна надевала лифчик. Она так и застыла — в распахнутом донизу халате, с прижатыми к грудам руками. Но, постояв в нерешительности с секунду, отвернулась и в сердцах, нервно швырнула лифчик в угол, к шкафу.

— Как вы только могли посметь?! — зло проговорила она. — Вы же просто чокнутый, больной! Откуда вы взялись на мою голову!

— Дверь была открыта, — ответил Николай. И в его голосе не было даже слабеньких ноток, намекавших на признание вины. — Вам давно пора отремонтировать дверь. И звонок заодно!

— Наглец!

— Как сказать.

Николай подошел ближе, почти вплотную. Но он, несмотря на выпитое, несмотря на виденное, не испытал ни малейшего желания обладать этой не слишком-то симпатичной и нескладной женщиной, каких по улицам бродят сотнями. У него свое болело — его буквально зациклило на одном: Люба! Люба! Люба!

— Ну и что теперь будем делать, как будем выходить из этого дурацкого положения, — проговорила вдруг Валентина Петровна, стискивая руками собственные плечи и не оборачиваясь, боясь смотреть ему в глаза.

— Да уж не знаю, — согласился Николай, — положение и впрямь непростое. Я только одно скажу — это ваше дело, кого любить, где, как…

Она резко развернулась, обожгла его злыми, сверкающими глазами. Но тут же вновь отвернулась.

— …но теперь мне понятно, кто вам капал на меня, кто всякие параши разносил! Этот?! Мишка?!

— Отвяжитесь, — простонала она. И добавила уже спокойней: — Я старше вас на десять лет — и того, и другого, и я не сужу вот так, с налету! Вы очень злые, жестокие, вы не способны понять души и мыслей женщины, вы чванитесь, дуетесь, пыжитесь друг перед другом, я уж не говорю про этих глупеньких девчонок… но вы сами мальчишки, глупыши, молокососы! Вы же не понимаете еще, что всегда и за всем стоит челове-ек! Живой человек! А вы дальше постели, дальше всего этого… — она неопределенно крутанула рукой, — и не можете сдвинуться, эх, вы-ы! А еще отдавай вам ее, Любу! Ну уж нет!

— Кому это — вам? — поинтересовался Николай с ехидцей.

Она не ответила. И вдруг расплакалась — громко, навзрыд. Халат беспомощно обвис на ней — он был явно великоват. Ее спина тряслась, плечи дрожали, голова упала на грудь, сотрясаясь в такт рыданиям. И вот в этот миг на Николая накатило — то ли это начинала действовать выпитая водка, то ли женское обаяние, ее неприкрытость и доступность. Он вдруг почувствовал острейшее желание обнять эту плачущую женщину, прижать ее к себе, поцеловать, приласкать, подчинить, впиться в нее. Он еле сдержался. Сердце колотилось как сумасшедшее, норовило выпрыгнуть наружу. Николай расстегнул верхние пуговицы. Он уже забыл, о чем собирался говорить, чего хотел добиваться. Теперь эта нескладная, но стоящая так близко и манящая к себе даже без всяких на то усилий женщина владела им, она будто околдовала его — он врос в пол, не мог пошевельнуться, как тогда, в дверях.

— Ну что же вы?! — простонала она почти с вызовом, с нескрываемым упреком. — Вы ведь для этого пришли? Отвечайте-да? Да или нет?!

— Я не знаю… — пролепетал Николай, — я хотел с вами поговорить… — язык у него заплетался, ноги дрожали.

— Вот мы и начнем говорить, — выдохнула она. И, будто утверждаясь в своей догадке, прошептала как-то неожиданно глухо, утробно: — Да-а, ты пришел именно за этим, именно, и не надо ничего объяснять, потом будем все выяснять, а сейчас не надо, ну что же ты, будь смелее, давай! Ты еще не убежал, а?!

— Нет, — тихо отозвался Николай.

И увидел, как она приподняла руки, коснулась ими ворота халата — и тот соскользнул на пол. Она стояла спиной к нему, совершенно обнаженная, если не считать полупрозрачных черненьких чулочков с широкой и почти светлой резинкой поверху. И эта деталь чуть не свела с ума Николая — ведь всего несколько минут назад он видел ее розовенькие ступни, там, на диване! Значит, она одевалась, значит, она не ждала вовсе его, это все выдумки, это игра воображения! А может, она специально для него натянула их, чтоб выглядеть более привлекательной? Нет! Он не знал! Ничего не знал! Он только приподнял руки. И она сама ступила назад, прислонилась к нему, вздрогнула, но тут же расслабилась.

Теперь он был полностью в ее власти. Из головы сразу улетучилось все предыдущее — и армейские заботы, и Мишка, и даже Люба, все! Она была тепла, упруга, нежна, чиста Он дышал запахом ее волос и задыхался, не мог успокоиться.

— Ну же! — прошептала она совсем тихо, почти неслышно.