пгт Вечность

А служил-то папаша не где-нибудь. КГБ СССР! Подполковник, не шуточки. На стол Председателя, самого главного, по пять поросят поставлял ежедневно, молочных, проверенных. И в выходные, и в праздники. Не сидеть же начальству без мяса, оттого что дали трудящимся отдохнуть. Вот вам и диалектика. Сорок тысяч голов скормил папочка родным Органам. Встанет посреди загона в резиновом фартуке, руки раскинет – вот так. “Привести в исполнение. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит”. У нас и порода существовала особая, называли андроповской. Порядок на свинокомплексе идеальный был: желуди импортные, итальянские, от них совершенно другое амбре. Тоскана, Монтепульчано. Каждый поросенок жил как наследный принц. И то, между прочим, туда, к Председателю, посылали только достойнейших. Медицинские карты, прививки, анализы, паспорт здоровья – полная документация. Поросяткам звания присваивали. Лейтенантов младших, в предвкушении дембеля.

Все у нас было в истории – шикарно, величественно, да чего уж там?.. Возникали, конечно, трудности по причине разных… ЛГБТ. Но мы решали их, находили выходы. Власть – права, ясно вам? Так было, так будет. Всегда, правильно. Вся власть от Бога. Что это значит? А то и значит. Правильно церкви ломали, и молодцы, что обратно построили: время разбрасывать камни, время их собирать. Демократический централизм. На кого обижаешься, сука? На партию?! Людей наказывали не просто так. Не совершайте преступлений, и вы не будете сидеть в лагере. Папка мой любил повторять. И прекрасно, что повыпускали потом. Мы же не звери какие-нибудь. Отлично все было, а сейчас-то как хорошо! (Напевает.) “С возвращеньем двуглавых орлов / Продолжается русский язык! / Москва! Умремте ж под Москвой!” А нынешнюю нашу власть, ее любить не так и сложно. Вы попробуйте, только попробуйте!

Надевает георгиевскую ленточку.

Кто не носит такую – тот за фашистов и пидарасов. А значит, и сам пидарас. В плохом смысле. Предатели. Гомосятина. (Снова поет.) “Москва! Умремте ж под Москвой!”

Короче. Отец на заслуженной пенсии. В последние годы опять у нас вспомнили про ветеранов специальных служб: поздравляют с профессиональными праздниками, приносят пожрать. Туловище у папаши крепкое, а голова – того. Как у Ленина. Бормочет: – Делай что должен, и будь что будет. Где-то услышал, наверное. Мамочка недосмотрит – делает под себя. Будь, мол, что будет. Погулять его выведем, он наденет матросскую кепочку, белую, козырьком назад, ходит кругами, бубнит: – Делай что должен, и будь что будет. Пьет только водичку сладкую: – Феликс, миленький, тархунчику притащи. Потребляет его канистрами: у него уже тархунчик этот носом идет. Струйкой зелененькой. Обхохочешься. Раньше любил про высокое, про геополитику, прошлое вспоминал. – Что, папа, – бывало, спрошу его, – не стыдно за то, как с мамой-то получилось? – Нет, – отвечает. – Я же сам от этого пострадал. Это теперь: разводись не хочу, а тогда, знаешь, как меня отымели? Всем свинокомплексом. Из партии чуть не вычистили. – Выходит, совесть тебя ни за что не грызет? – Нет, сынок, не по зубам я ей, не грызет.

Я ребенком в деревне жил. Идиотизм деревенской жизни. Природу вообще сильно переоценивают. Жили-то за колючей проволокой. А как же? Секретный объект. Не такое уж было оно босоногое, детство мое. Да и свинки, как ни ухаживай, а попахивают. С мамой потом перебрáлись сюда. Тут-то воздух куда как свежей. – Хоть в нормальной школе, сынок, поучишься. Она Давыдовна у меня. На самом деле – Давидовна. Так что я на четверть, на ноль двадцать пять… ну, вы поняли. Опять же, как вождь мировой революции. Раньше особо не афишировал, но теперь это вроде в порядке вещей. – Феликс, скажи, – теща все доставала меня, – правду ли рассказывают про вашу нацию, что между вами флюиды какие-то? – Откуда мне знать про флюиды? Ведь я четвертинка, ноль двадцать пять…

Очень мамочку мою беспокоило ее отчество. Папе оно сильно испортило служебный путь. Они с мамой и разошлись, когда с этим делом опять появились строгости. Толку-то. Так в полковники и не произвели. – Как бы, сынок, у тебя тоже неприятностей не было из-за меня, – мамочка все беспокоилась. Теперь-то чего? – на пенсии, снова вместе живут. Всякое было: в школе сначала, уборщицей, потом при буфете, в театре, нет – на театре, так правильно. Дразнили ее и лимитчицей, лимитой… Не говоря уже про “Давидовну”. Было всякое, да… Жили как-то. Тем более что мясца нам папаша подбрасывал. Вот такая она, моя мамочка.

Грудью кормила меня до трех с половиной лет. Молока у нее было – бидонами. Хотя я на аппетит особо не жалуюсь, однако всего не съедал. Поросенка держали, не из этих, не из андроповских, выливали ему. – Гляди, сыночек, вон твой молочный брат побежал. – Да, с братом нас жизнь развела… Другим он путем пошел, брат…

А мамочка на старости лет большой демократкой заделалась. Для нее, для мамуленьки, у меня и такая вот есть.

Надевает белую ленточку.

Кто здесь власть?! Не забудем, не простим! Тоже мне. Забудем. Уже забыли. Испугали ежа, называется.