PHANTOM@LOVE.COM (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Лена ответила, что уверена в этом. Но тут же стала говорить о том, что она думает о любви и о книжках, в которых пишут про любовь, и о друзьях и подружках, которые сочиняют свои любовные истории, на самом деле выдавая желаемое за случившееся. Фил вынужден был поддерживать тему и вставлять свои умные соображения в её размышления, чтобы не ударить лицом в грязь и не казаться маленьким несмышлёнышем.

Тема была вечной.

В первых проблесках рассвета её белая рубашка становилась всё ярче и отчётливей на фоне тёмной стены, и Фил вновь увидел нежные округлые плечи, тонкие руки с длинными красивыми пальцами, волнующие изгибы рубашки на груди и две чёрные маслины глаз, в которых всё ещё сверкали фейерверки дьявольских огней.

И совершенно некстати в комнату проник любопытный нос и вытаращенные от удивления глаза двоюродной сестры Лены. Она проснулась и, обнаружив пропажу родственницы, с которой была помещена на ночь в одну спальню, оправилась на поиски и безошибочно вышла в нужную точку.

Она покрутила пальцем у виска и многозначительно шепнула Лене:

— Ты сдурела? Там уже все проснулись!

Лена вскочила с кровати, подбежала к окну и тоже удивилась:

— Слушай, а уже и впрямь — утро!

Под строгим и укоризненным взглядом родственницы, она скользнула мимо Филиппа, легонько щёлкнув его по носу:

— Спокойной ночи, Пушкин!

Привидение исчезло. Вместе с занудой-сестрой, вместе с умностями и глупостями, вместе с тайными надеждами Фила. Он лежал, широко открыв глаза и уставившись в потолок. Организм отказывался верить в произошедшее, и Фил подумал о том, что окаменел навеки. Он хотел спросить об этом у одного из ангелов в углу потолка, но тот подло захихикал и выпустил свою стрелу прямо в глаз Филиппа. Бог мой, что ему снилось.

Весь следующий день свадьба гудела с новой силой, но Филиппа это действо уже абсолютно не беспокоило. Он пытался выдернуть Лену из круга малолетних племянников и племянниц и вернуться в мир волнующих тем. Но день располагал к другим радостям — Лена верховодила среди стайки молодёжи и танцевала до упаду, а к вечеру её уволокли домой смертельно уставшие от праздника родители. Она успела записать Филиппу свой телефон, а он, глядя на цифры, раздобыл карандаш и быстро набросал несколько строк на том же листе:

Кирпичный дом,
Паркетный пол,
Дубовый стол.
Окно и на стекле — рука,
Лепные ангелы свисают с потолка
И лишь один с красивыми губами
Прилип к холодному листу щекой.
Резная шаль, тетрадка со стихами
И розовый венок над головой.
Круг площади, фонарь, осенний ветер,
Булыжник мокрый рыбьей чешуёй.
И в центре мирозданья, в ярком свете,
Богдан куда-то тычет булавой.
Смешок и босоногие шаги,
И шелест накрахмаленной постели,
Перо жар-птицы…
Жар её руки…
И ночь,
И сны,
И тихий звук свирели…

Они переехали в дом невесты.

Филипп долго не мог понять, для чего нужно было покидать большую комнату на Большой Житомирской и перебираться в мышеловку на другом конце города. Три деревянных ступени в подворотне двухэтажного дома вели в помещение, представлявшее из себя подобие двухкомнатной квартиры. В первой клетке, площадью двенадцать квадратных метров, сразу за входной дверью, располагалась газовая плита, ведро с водой, которое нужно было регулярно наполнять из колонки во дворе, стол, холодильник и кровать, на которой спала бабушка Аня.

Это была мать новой папиной жены и старшая из сестёр-основательниц рода. Она была глуховата и громко разговаривала, ей было уже далеко за семьдесят, но она не покладая рук целый день сновала по хозяйству, а вечером усаживалась за преступное подпольное производство — пошив домашних тапочек на дому. Папа быстро разобрался в технологии и стал незаменимым помощником Куточки — так любовно называла её вся семья. Подпольная фабрика лихо обшивала добрую половину городской знати: приятно было в роскошной обстановке ведомственных квартир надеть на отёкшие от бесконечных партсобраний ноги яркие бархатные домашние тапочки, с праздничными помпонами на подъёме.

В следующей камере, размером всего десять метров, помещались все остальные. Папа и его жена спали у окна, Филиппу на ночь ставили раскладушку и укладывали у входа, над люком погреба, хранившем в себе бесконечное число банок с компотами, картошку и другие овощи. В комнату были втиснуты буфет, комод, стол и телевизор на тумбочке, а когда родилась младшая сестра — ещё и детская кроватка.