Пьяная Паучиха (СИ)

  Саю, а не Саюшка... Она поникла. Похоже, она сделала что-то правда нехорошее. Она никогда еще не видела настолько раздраженного Ланерье. Поджатые губы, недобро сощуренные глаза.

  Обычно он держал веки сомкнутыми, и это придавало его лицу спокойное, чуть мечтательное выражение. Сейчас в нем чувствовалось что-то опасное, хищное, даже тонкие морщинки у глаз и уголков рта, выдававшие привычку часто улыбаться, в неярком свете умирающей лампочки будто углубились, исказились, превратились в темные трещины на белой коже.

  Он стремительным движением перехватил кружку и поставил рядом с собой.

  - Не надо закрывать, - сухо сказал он Варту, потянувшемуся за пробкой, - пусть подышит.

  - Как скажешь. Мне не стоило задерживаться?

  - Я не могу выгнать того, кто нуждается в утешении, - покачал головой Ланерье, - даже если этот человек только что свел на нет несколько месяцев моей работы.

  - Я об этом знаю. - хмыкнул Варт. - Так что, думаю, переночую тоже здесь.

  - Что же. Если ради твоего утешения тебе нужно доставлять неудобства другим, мой жреческий долг - это пережить. Саю?

  - А?

  Да что же она такое наделала?

  - Ты тоже живешь в этом доме, - мягко пояснил Варт, - и у тебя есть право меня выгнать.

  - У тебя... же... - Саю хотела бы сказать это как-то мягче, как-то, может, иначе, но никак не могла придумать этого простого и хорошего варианта, который бы звучал не так болезненно, - мама умерла. А на улице холодно... И ты привез... фортепьяно...

  - Не волнуйся, - сказал Варт, медленно подбирая слова, - я горюю не о том, что я утратил, для этого надо что-то потерять. Я горюю о том, чего у меня никогда не было, но было у всех моих друзей, было у брата. Любящая мать... Вместе с моей матерью умерла последняя надежда на теоретическую возможность хоть какой-то материнской любви - и я горюю не по Талине Хин-Элу, я горюю об утраченной надежде. И я справлюсь и один. У меня теплая куртка. Просто я в плохом настроении почему-то действую людям на нервы, и не хотел бы портить настроение дорогим мне людям. Поэтому и решил переночевать здесь.

  Ланерье раздраженно дернул уголком рта, но смолчал.

  Саю все равно ничегошеньки не поняла кроме того, что Варту грустно.

  Она знала, что нет толку посылать Ланерье умоляющие взгляды, и его не смягчит ее растерянная мордашка, поэтому уцепилась тихонько двумя пальцами за широкий рукав его странного белого жреческого халата. И подергала.

  - Это же просто подработка... - сказала она, и совсем тихо, почти про себя прошептала, - Майины тоже расплелись...

  Ланерье повернул к ней лицо и вскинул редкие брови.

  - Саюшка, если ты считаешь, что нам стоит потерпеть этого эгоистичного разорителя храмов, то я уважаю твое решение. Не надо оправдываться. Если у тебя есть право, то есть и право этим правом пользоваться. - он наконец закрыл глаза, и снова стал похож на себя-обычного, - Видит Лаллей, никогда не думал, что скажу такое, но лучше равняйся на этого наглеца - бери, что можешь взять.

  Саю воспряла духом.

  - Потому что просто так тебе в жизни никто ничего не даст, - подхватил Варт.

  - А... фортепьяно? - застенчиво спросила Саю.

  Конечно, никто из них не был абсолютно серьезен в своих советах. На свете всегда будут добрые люди. Добрые люди помогли Саю сбежать, добрые люди кормят ее и поят. Ланерье - добрый человек. И Варт.

  И Шелека. И Майя. И даже Жаннэй, какой бы холодной и отстраненной она Саю не показалась.

  - Таких добросердечных людей, как я, еще поискать надо, - фыркнул Варт, - и я вечно об эту бандурину спотыкался. Да на ней никто не играл с тех пор, как Ярт с истерикой музыкалку бросил!

  - А... ты же говорил, оно мамино?

  - Ага. Но она тоже к нему не притрагивалась. Все собиралась научиться, но руки не доходили. Я чудом превратил символ того, что никогда не случится, в рабочий инструмент - можно сказать, грязно тебя ради этого использовал, Саю. Так что это пианино наконец-то заговорит.

  - Когда мы его настроим, - улыбнулась Саю.

  Добрые люди часто получают за свою доброту, так что всегда умеют оправдать очередной свой хороший поступок, вот, что она подумала.

  Если одним махом можешь сделать лучше и себе, и кому-то еще, ты все еще сделал лучше. Вот, что она бы сказала, но не была уверена, что эта мысль достаточно умная, чтобы ее говорить вслух. Ланерье бы сказала, но Варту...

  Варт ей нравился, но она немного перед ним робела. Может, потому что он казался таким открытым и дружелюбным. Или потому, что она и без того кучу всего ему наговорила. Про то что он не виноват и вообще... Как будто имела хоть какое-то право судить.

  - Да. Всему свое место... - Варт улыбнулся ей в ответ, - Ланерье, это такой музыкальный аккомпанемент?

  Ланерье, который со скучающим видом выстукивал ложкой по бутылке что-то сложное, поднес палец к губам.

  - Тс-с-с...

  С жутким дребезгом уронил ложку и нырнул под стол.

  - Хочу посвятить вас в одну жреческую тайну, - сказал он, и голос из-под стола звучал гулко и насмешливо, - если человек отказывается от утешения забытьем, то мы предоставляем ему адреналин.

  - К чему... - начал было Варт и оцепенел.

  Из горлышка бутылки высунулась змеиная голова.