Пьяная Россия. Том 1

Дед, сбитый с толку, неуверенно кивает.

– Плохой Бог! – решает девочка. – Вон, мальчишка, живет по соседству с нами, поймает бабочку, да и посадит ее в банку к пауку, а после глядит, как паук бабочку убивает! Садист!

Дед смятенно смотрит в яростные глаза внучки, не зная, что сказать.

– И разве Бог не предполагал, что люди с черными крыльями будут убивать невинных животных, не предполагал, что они кровь будут пить?

Дед молчит.

– А отобрав у них крылья, Бог стал смотреть, кто кого одолеет? Люди волков или волки людей?

Девочка ревит и, всхлипывая, утыкается носом во вздрагивающее от быстрого перестука колес, стекло окна вагона.

Деду остается только руками развести…

Вау ноу-хау!

Ирина Сергеевна, деловая, всегда собранная, решительная редакторша проводя летучку, в один день, срывается на отвлеченный от темы планерки, монолог. Притихшие сотрудники, молча, и скорбно выслушивают:

– Офисность у вас в головах! Как на работе бездарщина, серятина, безликие белые обои, дипломы в рамочках, так и дома – обои белые, выключатели белые, кухня в стиле хай тек напоминает операционную, ванна с душевой кабиной, кабина занимает все пространство, зато в туалете включается мощная вентиляция, стоит только зайти, а над унитазом, на полке установлена ультрасовременная стиральная машина.

Тоже и в комнатах: мебель на заказ, узкие шкафы с подборкой одинаково оформленных книг в глянцевых обложках, серые диван с креслом, зато на компьютерном столе модный ультрабук, а рядом домашний телефон без определителя номера. Но с каким апломбом, как деловито вы разговариваете по этому телефону! Сразу видно сверхзанятых людей!

В другой комнате та же бездарщина: белые обои с претензией к серому цвету, безликая незапоминающаяся мебель, но обязателен громадный экран плазменного телевизора и несколько пультов на столе со стеклянной столешницей, при помощи одного из них вы задвигаете и раздвигаете серые шторы, но зато, вау, евроремонт, ноу-хау!

Также и ухаживаете за женщинами. Бездарщина овладевает вашим сознанием полностью и вы тащите предмет своего обожания в квартиру, стараетесь поразить ее обстановкой и модной мультиваркой, где вы готовите, по вашему мнению, роскошный ужин, но ужин бездарен, невкусен, как не может быть вкусна всякая еда приготовленная на пару. Мультиварки и пароварки – для язвенников, привыкших к ограничениям в пище, но причем тут женщина, которую вы притащили к себе в квартиру, известно с какой целью! Зато, к ночи вы достаете из шкафов дорогое постельное белье и подушки, набитые гречихой, а какое шикарное одеяло, белое с претензией в серый цвет вау, ноу-хау!

Один из сотрудников не выдерживает и опрометью кидается прочь из кабинета, через несколько минут он преподносит Ирине Сергеевне букет алых роз и она милостиво улыбаясь, садится, успокаиваясь, в кресло. Исподтишка, все смотрят на сотрудника, он немолод, старше редакторши лет на двадцать и лицо его горит красным кумачом, все догадываются, что описанная квартира принадлежит ему…

Народное

– О, деловуха побежала, даже не поздоровалась! – проворчала Елизавета Матвеевна. – И чего не сидится, не отдыхается? Муж у нее запойный, так она бегает, следит за ним, где бы, не перехватил стопку, доброхотов, готовых помочь, ведь много. А по мне, так пускай подыхает, сволочь пьяная, чем скорее сопьется, тем легче жить.

– Буйный он в пьянстве? – спрашиваю я и присаживаюсь рядом с Матвеевной, на дворовую скамейку.

– Кто?

– Так вот, муж ее.

– Нет! – категорично мотает головой Матвеевна. – Выпьет и спит себе, где придется. Однова иду в рань, за молоком к бочке, а он на ступенях разлегся, так за милу душу по его спине прошлась, словно королевна по ковру, он и не пикнул, пьян был мертвецки.

– Ненавижу я алкашей! – понизила голос до шепота Матвеевна. – Как бы не подслушали, шастают тут, будто зомби. Всю жизнь они меня окружают, гады вонючие. В советские времена, где только ни жила, даже БАМ строила, так эти алкаши и на стройку века проникли!

– Тяжело было строить?

– Чевой?

– БАМ?

– А, не-а, молодухой была, ветрянкой, песни пела, на гитаре брякала, дура дурой. Простыла там, в бараке жила. Приехала домой лечиться, а меня мать не пускает, говорит, против воли моей поступила, будто я замуж за алкаша выскочила. Ну, дали мне койко-место в общежитии при стройтресте, а после и вовсе на очередь встала за квартирой, доработала до прораба и получила свои ключи от новостройки. Сама, слышишь ты, дом, в котором живу и построила!

Она кивнула на малосемейку, что высилась неподалеку от нашей скамейки.

– Ну, а ваша мама, Елизавета Матвеевна? – спросила я.

– Мать-то? Перед смертью пришла, вся в извилинах.

– Как это, в извилинах?

– Морщинистая уж очень.

– Сюда, во двор притащилась и давай меня позорить, обзывать неблагодарной дочерью, блудой называла. Сама меня выгнала, а я осталась виноватой. Еще хорошо ребятеночка у меня не народилось.

– А мог?

– Мог, конечно, – закивала Матвеевна, – куда бы я с ребятеночком? А матери, что? Она и в детстве меня шпыняла, притесняла, в музыкалку таскала, чтобы я ее мечту осуществила.

– Какую?