Пьяная стерлядь

Лариса вернулась домой. У соседей уже расселись.

— Лариска! Только тебя ждем! — крикнул ей Витька.

Она села за стол, выпила водки и решила нарушить соседскую традицию длинных тостов:

— Давайте уже выпьем. — И рассказала про говяжьи яйца — ей нужно было с кем-то поделиться.

— Вроде интеллигентная женщина, — тихо сказала сноха хозяина. — А такие неприличные истории рассказываете.

— А я и не знал, что ты такая… — Витька положил Ларисе руку на коленку раньше времени. — Только я не понял, в чем прикол-то? Ты это с намеком рассказала? Так я и по-простому пойму, — зашептал он ей на ухо.

— Ах ты, сволочь! — закричала Витькина жена.

Дальше все шло по привычному сценарию майских праздников.

Зинка одноглазая

Зинаида Афанасьевна шла по деревне и строго смотрела по сторонам своим одним глазом. Ее здесь уважали и побаивались — старуха могла и клюкой огреть, а рука у нее была тяжелая не по годам. Да и за словом в карман не лезла — могла и матюкнуться так, что у местных алкоголиков дар речи терялся. И молодую соседку — нагловатую и хамоватую — могла приложить так, что та сразу начинала плакать и впредь старалась помалкивать.

Зинаида Афанасьевна пользовалась своим положением — слепой немощной старухи, которой все сходит с рук, хотя на самом деле она была доброй, справедливой, по-девичьи смешливой. Любила и водочки выпить, и закусить вкусно, и разговоров умных послушать. Людей любила особенных, отличных от других. Тех, кто «с придурью», как говорили у них в деревне. Пускала к себе дачников на лето — то художника, который рисовал тусклые пейзажи, то непризнанного поэта, который читал ей по вечерам стихи — бездарные, плохие до омерзения. Однако оба были хорошими, добрыми мужиками — никчемными, неустроенными, бессемейными, но незлобивыми, искренними, что Зинаида Афанасьевна считала главным критерием.

Жила она в огромном доме почти на самом берегу реки. Когда-то до их деревни даже рейсовый автобус не доходил. Нужно было пять километров добираться на велосипеде или пешком, чтобы погрузиться в дряхлый, разваливающийся, рычащий и пышущий жаром из-под капота автобусик — иначе не попадешь ни в магазин, ни в поликлинику. И трястись на нем по лесной дороге, собирая любителей ягод и не очень трезвых грибников.

А потом деревня вдруг стала золотым местом. В нее потянулись разбогатевшие дельцы, скупая дома и землю — тут и вид из окна, и рыбалка роскошная, и воздух от сосен, и за отдельную плату — охота.

Дома скупали партиями. Ломали до основания лачуги и деревянные, полусгнившие избушки, в рекордные сроки выстраивая на их месте дворцы за заборами.

Приходили и к Зинаиде Афанасьевне. Предлагали большие деньги. Очень большие — можно было купить квартирку в соседнем городке, где и канализация, и центральное отопление, и поликлиника в двух шагах. Но Зинаида Афанасьевна уперлась, как упиралась всегда, когда на нее давили. Упрямая была старуха. Еще с молодости такая.

Один молодой бизнесмен решил бабулю припугнуть — пообещал домик ее сжечь вместе с ней. Зинаида Афанасьевна ухмыльнулась и, забравшись на старый велосипедик, еще мужнин, поехала в отделение милиции, где работал Славка, соседкин сын, которого Зинаида Афанасьевна помнила еще младенцем и гоняла по деревне крапивой.

Славка, как увидел Зинаиду Афанасьевну, сразу же заерзал в кресле, вспомнив, как горела попа после удара крапивой, и пообещал защитить и «разобраться». Зинаида Афанасьевна зыркнула на него своим единственным глазом и угостила пирожками с яблоками, которые тот любил с детства.

Славка не подвел — молодого бизнесмена посадили за мошенничество в крупных размерах. Тот так и не узнал, что именно Зинаида Афанасьевна привлекла к нему внимание правоохранительных органов. Думал, конкуренты заказали.

Но больше с предложением продать дом к Зинаиде Афанасьевне никто не обращался. Прошел слух, что одноглазая бабка — ведьма и от нее лучше держаться подальше, а то и в «казенный дом» попадешь.

В новостройки, которые выросли рядом с домом Зинаиды Афанасьевны, новые жильцы привезли жен, детей и закрыли их за высокими заборами. Но жены и дети потихоньку начали выползать, выходить и рано или поздно оказывались на участке Зинаиды Афанасьевны. Жены приходили за молоком — она держала трех коз. Дети обожали играть с ее собакой — здоровенной дворнягой Пушком, не пойми каких кровей, которая позволяла таскать себя за хвост, лезть в пасть и садиться на загривок.

Бабулю уважали. Женщины делились с ней горестями, и у Зинаиды Афанасьевны всегда находился дельный совет. Она никого не осуждала, верила в настоящую любовь и обладала не по годам свободными взглядами. Даже когда соседка Ленка, пряча глаза и смущаясь, попросила на пару часиков приглядеть за сынишкой, Зинаида Афанасьевна только хмыкнула, и в глазу засверкали хулиганские искорки. Она все про всех знала, но никому ничего не рассказывала: хранила чужие тайны и всегда могла сослаться на плохое зрение — ничего не видела.