Когда начался концерт, я смотрела на Антона и с трудом узнавала его. Он выглядел полностью отрешенным. Его лицо приобрело утонченность, глаза сияли какой-то внутренней красотой и силой. Это был совершенно другой человек, ничего общего с пошловатым безбашенным и необузданным Антоном, которого я знала, не имеющий. Его гобой звучал бесподобно. В одном соло он так протяжно, печально и чувственно играл, что у меня ком подкатил к горлу. Казалось, что звуки гобоя проникают прямо в сердце и что-то будят в нем, давно забытое и прекрасное. Я заметила, что Ириска, которая сидела рядом со мной, настолько разволновалась, что с трудом сдерживает слезы.
– Такому таланту, наверное, все можно простить, – шепнула она мне на ухо, когда он закончил. – Сейчас я понимаю, почему ты им так увлечена.