Пианино из Иерусалима

В ожидании такси Александра сварила кофе и примостилась на подоконнике, глядя, как переулок медленно засыпает снегом. Хлопья невесомо кружили в безветрии под колпаками фонарей, протянувшихся вдоль фасадов особняков. Здесь не было ни офисов, ни магазинов, а единственный ресторан, располагавшийся в самом его конце, казалось, никем никогда не посещался. Островок деревенской тишины в нескольких километрах от Кремля – далеко не единственный в самом центре Москвы. Александра ли всю сознательную жизнь искала эти оазисы, или они сами находили ее – но большую часть жизни она провела именно в подобных местах. Старые купеческие особняки с деревянными мезонинами, голубятни, притаившиеся в закоулках, слепые мраморные львы, сторожившие заколоченные парадные подъезды, двери без замков и домофонов, ведущие в сырую темноту подъездов, казавшихся нежилыми… Особняк на Знаменке, куда она сейчас собиралась, принадлежал к этому же миру, застывшему в безвременье, словно жук в капле янтарной смолы, ставшей янтарем.

…Снегопад становился сильнее, и город на глазах превращался в западню – множились пробки, пешеходы вязли на тротуарах в рыхлой снежной каше. Касаясь мокрого асфальта на проезжей части, снег тут же таял, тек ручьями, уже затоплявшими ливневые решетки. Такси едва развернулось в тесном дворе, рядом с особняком Иланы. В этот час двор был сплошь заставлен машинами. Выбираясь из машины, Александра по щиколотку провалилась в мокрую слякоть, рыжую от света фонаря.

Илана ждала ее, стоя в дверях. Хрупкая фигура женщины в светлом дверном проеме казалась нарисованной. Пробравшись к крыльцу по лужам, Александра поспешила извиниться:

– Я должна была сама вам позвонить, знаю… Но…

– Заходите скорее, вы простудитесь! – по своему обыкновению не дослушав, перебила Илана, отступая вглубь сеней. – Я заварила чай. Или вы предпочитаете кофе?

– С удовольствием выпью чаю. – Александра переступила порог, с наслаждением вдохнула знакомый уже запах старого дома – гвоздичное масло, лаванда, сыроватый сладкий душок, испускаемый стенами…

Мягкий абрикосовый диван, душное тепло, высокий ворс ковра, в котором тонули мокрые ботинки – Илана настояла на том, чтобы Александра не разувалась. Серый пар, блуждающий над темной поверхностью чая. Ожидая, пока чай остынет, художница вытащила из сумки синий пластиковый конверт:

– Вот, здесь все документы из порта. Оформлены вчера. Надеюсь, пианино уже отправили. Кажется, это можно узнать, об этом шла речь. Там в договоре должен быть телефон…

– Я проверю. – Илана расстегнула кнопку на конверте, вытащила пачку бумаг, бегло их просмотрела. – Кажется, все в порядке.

– Я тоже так думаю, – Александра достала другой конверт, бумажный. – Здесь деньги.

Илана высоко подняла брови, заглянула в конверт, кончиками пальцем пересчитала купюры.

– Здесь больше, чем я думала.

– Это то, что осталось после расчетов с транспортной компанией, удалось найти вариант подешевле, – пояснила Александра. – И вы дали мне аванс три тысячи долларов, тысяча долларов в сутки. А я управилась за двое суток, так что взяла себе две тысячи.

– Нет, все три тысячи ваши, как мы и договорились, – отрезала Илана, доставая деньги из конверта. – Я довольна. Вы отлично справились, главное – быстро. Сейчас я очень ругаю себя, что сразу не обратилась к вам, положилась на Фила. Столько времени потеряно! Возьмите деньги!

Александра с благодарностью приняла вознаграждение, признаваясь:

– Это было совсем не сложное поручение, мне просто неудобно… Если я еще понадоблюсь вам, я всегда готова…

– Очень возможно, что понадобитесь, – перебила Илана. Подойдя к окну, она отдернула штору. – Снег еще идет. Тепло там сейчас?

– Днем очень тепло, – ответила Александра, сразу поняв, что вопрос относился к Израилю. – Ночью я немного мерзла…

И решительно сменила тему:

– Знаете, Ракель Хофман очень хочет с вами пообщаться! Она написала вам письмо, это касается ее старшей сестры… Той девушки, которая была изображена на картине с пианино.

– Да, я читала это письмо. – Илана все еще смотрела во двор. – Там очень много вопросов, но ответить мне нечего. Генрих мог бы что-то рассказать… Но он вообще не говорит со мной, с тех пор как узнал про то, что картина уехала в Израиль.

Илана коротко рассмеялась и добавила:

– А пианино направляется сюда.

Повисла пауза, нарушаемая лишь гулом воды в трубах центрального отопления и дробью капели по отливу за окнами. Снегопад резко прекратился, сменившись оттепелью. Александра представила себе обратную дорогу и зажмурилась.

– Ракель рассказала мне историю своей сестры, – продолжала художница, не удовлетворившись услышанным. – Это настоящая трагедия. Ракель считает, что дело не расследовали как следует. Убийцу так и не нашли. Она очень разволновалась, когда вспомнила все это, и надеется, что вам с мужем известны какие-то факты… Раз уж ваш муж нарисовал портрет Анны.

– А разве это можно назвать портретом? – ответила Ракель, не отрывая взгляда от сверкающей в свете фонаря капели. – Там не видно лица.

– Ракель сразу узнала сестру, – возразила Александра. – Фигура, волосы, платье…