Пианино из Иерусалима

– У них же нет отчества, у англичан, – заметила та через плечо. – Не могу же я обращаться к нему «мистер Магр», как в кино. Он сам просил называть его просто по имени. Ну, вот.

Они остановились на маленькой площадке перед дверью. Александра слышала, как бьется ее собственное сердце – частые удары отзывались в ушных раковинах. Маша нажала дверную ручку:

– Входите.

Сама она осталась снаружи, на площадке, словно на страже. Стоило Александре переступить порог, дверь за ней аккуратно прикрыли.

В первую секунду ей показалось, что в комнате никого нет. Два подслеповатых окна источали мутный серый свет, ничего не освещавший. Мезонин тонул в сумерках, зыбких и прохладных. Здесь пахло так, как пахнет в нежилых помещениях. Человек всегда оставляет за собой шлейф запахов – еды, напитков, лекарств, собственного тела… Воздух этой комнаты слегка отдавал плесенью, и только.

Привыкая к скудному освещению, Александра постепенно различила картины на стенах, узкую кровать с разобранной постелью, кресло возле правого окна. В кресле, казалось, лежала куча тряпья. Художница сделала шаг:

– Добрый день! Я – Александра Корзухина. Я просила вас о встрече.

Тряпье чуть шевельнулось. Александра подошла поближе и собиралась было встать рядом с креслом так, чтобы видеть хозяина комнаты, но была остановлена резким окриком:

– Не подходите! Сядьте на стул! Там, у кровати!

Обескураженная, она обернулась и обнаружила стул в изголовье кровати. Вернувшись, Александра присела. Теперь она различала над высокой спинкой кресла затылок обитателя мезонина. В рассеянном свете, сочившемся из окна, был виден легкий седой пушок на макушке.

– Извините, если я некстати, – решилась вновь заговорить Александра, не дождавшись продолжения. – Но у меня к вам важное поручение от одного человека. Ракель Хофман писала вашей жене, потом лично вам. Ей пока никто не ответил, а она ждет… Она уже очень давно ждет ответа на свои вопросы. Вы прочитали ее письмо?

На фоне окна мелькнула рука – Генрих показал куда-то в угол. Александра увидела там письменный стол, заваленный книгами.

– Прочитал. – Теперь голос стал странно мягким, бесплотным, словно исходил из ватного горла. – Она хочет знать то, чего я не знаю.

– Я не читала ни одного из ее писем, но знаю, что именно ее волнует. – Александра обрадовалась уже тому, что завязался диалог. – Много лет назад с ее старшей сестрой произошла трагедия. Вы… знаете, о ком я говорю?

Мужчина в кресле не шелохнулся. Александра украдкой перевела дух. «По крайней мере, он меня не выгоняет!»

– Пропала и погибла ее старшая сестра, Анна Хофман. Девочки жили у дяди. Дядю в ночь исчезновения Анны зверски убили, зарубили топором. Он был ограблен. Спустя примерно год тело Анны нашли в нескольких километрах от мошава, в канаве, на краю поля. Ее нашли случайно – зимние ливни размыли могилу.

Снова поднялась рука – сухая, тонкая, как омертвевшая ветка:

– Зачем вы мне все это говорите?

– Вы знали Анну. – Александра произнесла эти слова с утвердительной интонацией. – Вы нарисовали ее портрет.

Рука гневно взмахнула, зачеркивая что-то в воздухе:

– Я никогда не рисовал ничьих портретов!

– Но на той вашей картине, которую я отвезла в Израиль, изображена Анна, – возразила художница. – Сестра сразу ее узнала, хотя лица там и не видно.

– Это не портрет, а просто интерьер с человеческой фигурой. – Ватный голос стал заметно глуше, словно его обладателю не хватало воздуха. – Мне лучше знать.

– Девушка на картине одета в платье Анны, у нее прическа, как у Анны, она занимается музыкой в комнате, где занималась музыкой Анна, – настаивала Александра. – Сестра сразу ее узнала. А ваша жена сказала, что родилась в этом мошаве, в Вифлееме Галилейском. И сказала, что не была в Израиле пятьдесят семь лет. Именно пятьдесят семь лет назад пропала Анна.

– Вы кто и откуда? – Седой затылок скрылся за спинкой кресла. – Илана сказала, что наняла вас, чтобы отвезти туда картину. К чему эти вопросы? У вас что, личный интерес?

– Никакого личного интереса у меня нет, – ответила Александра. – Но я хочу помочь Ракель.

– Это очень благородно, но я совершенно ничего не могу сделать. – Груда пледов, которыми был укрыт Генрих, порывисто зашевелилась, словно он пытался закопаться в них поглубже. Неудивительно – воздух в комнате был настолько сырым и промозглым, что Александра за несколько минут совершенно замерзла.

– Илана сказала, что она сама почти не знала Анну, а вот вы ее знали, – переведя дух, продолжала художница, растирая заледеневшие пальцы. – Ведь знали? И бывали в доме ее учительницы, в той комнате, где шли занятия! Иначе, как бы вы так точно нарисовали интерьер? Ракель моментально узнала комнату.

– Какая хорошая память у Ракель. – В тусклом голосе прозвучала недобрая ирония. – Ей ведь было в том году всего десять лет!

– Откуда вам это известно? – Александра вскочила со стула. – И вы мне будете говорить, что не знали сестер Хофман?