Пианино. Сборник рассказов

– Да, – продолжил он, -России сейчас приходится не сладко, по подсчетам экономистов до полного дефолта осталось меньше, чем пол года. Так что представляю какое облегчение ты должна испытывать, находясь здесь. Неожиданно для себя я разразилась длинной ругательной тирадой, которую иногда использовал Петренко и смысл которой даже я не могу уловить до конца , не говоря уж об иностранце.

– Что-что? Говори, пожалуйста по-английски, – сказал Дэвид с легким раздражением, которое я уловила впервые со дня нашей встречи.Молча мы порулили к дому. Было грустно, ведь он-то, действительно, ни в чем не виноват. Муж не понимает, как тяжело мне приспосабливаться жить «ихним» завтрашним днем, где все до минуты и копейки распланировано и малейший сбой вызывает полное недоумение и протест.

Прошло еще полгода. Как-то раз я забрела в небольшую часовенку, в которой были похоронены русская принцесса Катерина и немецкий король Людвиг. Два бюста этой пары располагались неподалеку и, мне показалось, что в глазах русской царевны стояла невыразимая вековая тоска. Я представила как ей, наверное, не хватало русских полей, лесов и просторов. Но родителям было наплевать на ее чувства, надо было спасать страну от очередного дефолта, войны, или же путем смешения русской и немецкой крови улучшать генофонд.  Я вышла из часовни, и тотчас пошел снег. Белыми хлопьями он как-то совсем по-русски падал на ровные ряды виноградников покрывающие холмы, на еще полу зелёные деревья и  на мое лицо. Я машинально испугалась за косметику, но вспомнила, что, живя традициями другой страны уже два года как ей не пользовалась. Снег был откровением и, вернувшись домой, я на одном дыхании, не позволяя себе задуматься ни на секунду, позвонила в Аэрофлот, продиктовала номер кредитки мужа, который предварительно переписала еще месяц назад, собрала те немногочисленные вещи, что у меня были – на западе не принято сильно тратиться на одежду, – и написала записку. Разумеется, сплошные sorry, да и что я могла еще сказать…

Россия встретила метелью и потоком новостей – доллар растет, шахтеры бастуют, президенту выдвигают импичмент, прокурор опять развратничает, запад не дает кредит… Мама и плакала, и смялась одновременно. Но в общем, была счастлива, что я вернулась. Петренко распил со мной бутылку шнапса и тут же разбил ее о стену. Он усиленно делал вид, что у него произошли большие перемены – новая машина, работа, новая подруга. Даже показал фотографию какой-то девушки, но тут же швырнул ее об стену, вслед за немецкой бутылкой, и подняв меня на руки, отнес на кровать.

 -Завтра ты переезжаешь ко мне.

– Завтра не бывает, – заметила я , лениво потягиваясь. Оно встает на Востоке и до России не успевает доползти.

–И все же завтра мы будем вместе, – продолжал талдычить свое, ничего еще не знающий Петренко. Он-то не понимал, что мы давным-давно застряли в одном дне, как герой фильма «День сурка». Завтра он снова начнет орать – «Как ты могла продаться этому фашисту!!!», и я опять убегу от его грубых и унизительных слов, нежелания жениться и глупой ревности и мои шаги будут гулко долбить мост, укрытый темным покрывалом ночи. Но это будет завтра (или другое сегодня?), а сейчас, в данный миг я безумно счастлива.

ЗДРАВСТВУЙ, ПОСТ!

Масленица полыхала в парке ярким костром, от блинов подташнивало, да и водка уже давно просилась назад. Все, хватит, – решила Алена. – С завтрашнего дня – строгий пост. Ее муж Димон радостно поддержал эту идею и тут же немедленно выпил – за воздержание. В состоянии легкой эйфории, в светлом предчувствии новой, правильной жизни, они пришли домой и полезли в интернет, чтобы выяснить, что им с завтрашнего дня нельзя. Оказалось – нельзя ничего. Пока Алена зачитывала список допустимых к посту продуктов, Димон тоскливо смотрел в подсвеченную нежным светом глубь гигантского холодильника и понимал, что пришла пора прощаться.  Прощай свинка, буженинка, грудинка, колбаска печеная, салака копченая. Здравствуй, пост.

– Алена, ну давай хоть буженину доедим. Я ее два часа готовил.

Доели. Заодно Димон проглотил и рыбу. Он большой мужчина, под сто кило веса, ему необходимо было запасти жиров и углеводов впрок. Сорок дней голода, это вам не шутки.

– Блин, у меня же коньяк початый. Выдохнется за месяц. Кстати, сегодня еще можно, сегодня праздник. Зато потом – ни-ни. Только кашу без молока, бобы и горох.

Выпили коньяк, закусив красной икрой, оставшейся от «блинной недели». Еле прикончили банку. Алена была уже пьяна вдрызг, когда Димон попытался «врубить заднюю».