Пианист

Снова выйти в коридор я решился только с наступлением сумерек. Моя комната все больше наполнялась чадом и дымом, красноватым в отблесках огня, освещавшего все за окном. На лестничной клетке стоял такой густой дым, что не было видно перил. С нижних этажей доносился гул сильного пожара, треск горящей древесины и грохот падающих перекрытий. Спуститься по этой лестнице вниз, было невозможно.

Я подошел к окну. На небольшом расстоянии от дома стояло оцепление СС. Штатских среди них не было. Весь дом был охвачен огнем, а немцы, повидимому, ждали только, когда огонь охватит верхние этажи.

Вот так, значит, выглядела моя смерть — смерть, что ходила за мной по пятам целых пять лет, а я ускользал от нее, и надо же было, чтобы она настигла меня именно сейчас. Сколько раз я пытался представить ее. Думал, что немцы схватят меня и будут пытать, а потом застрелят или удушат в газовой камере. Но и помыслить не мог, что сгорю заживо.

Коварство судьбы вызвало у меня приступ смеха. Я был совершенно спокоен, с полным сознанием того, что изменить ход событий уже нельзя. Осмотрелся в комнате: ее контуры в сгущающемся дыме и сумраке стали нечеткими, и это производило страшное, гнетущее впечатление. Мне было все труднее дышать, я чувствовал нарастающий шум в голове и почти терял сознание. Первые признаки отравления угарным газом.

Я снова лег на топчан. Какой смысл позволить спалить себя живьем, если можно этого избежать, проглотив снотворное. Все равно моя смерть будет намного легче, чем смерть родителей, братьев и сестер в Треблинке. В эти последние минуты я думал только о них.

Достав флакончик с таблетками, я высыпал их все в рот и проглотил. Хотел выпить и опиум — как наркотик, для верности, — но не успел. Таблетки, принятые на пустой желудок, подействовали мгновенно.

Я уснул.

16 СМЕРТЬ ГОРОДА

Я не умер. Наверное, таблетки были слишком старые. Очнулся утром. Меня тошнило. В голове шумело, в висках стучало, глаза вылезали из орбит, а руки и ноги были как парализованные. Говоря по правде, меня разбудило какое-то щекотание по шее. По мне ползала муха, наверное, тоже полуживая и одуревшая от пережитого за эту ночь. Мне пришлось напрячь все силы, чтобы отогнать ее.

Первым моим чувством было не разочарование, что не умер, а радость, что остался жив. Я ощущал неудержимое, просто животное желание жить любой ценой. Лишь бы теперь как-нибудь спастись, раз уж удалось пережить эту ночь в горящем доме

Я полежал еще какое-то время, приходя в себя и копя силы, чтобы суметь сползти с тахты и добраться до двери. В комнате попрежнему было полно дыма, а дверная ручка, когда я за нее схватился, оказалась такой горячей, что сразу обожгла руку, но потом все же смог повернуть ее, превозмогая боль. На лестнице было меньше дыма, чем в комнате. Он выходил на улицу через высокие оконные проемы на лестничной клетке, оставшиеся без стекол. Ступени были целы, и можно было рискнуть.

Я собрал все свои силы, чтобы встать, вцепился в перила и начал спускаться вниз.

Этаж ниже полностью выгорел — здесь пожар остановился. Косяки входных дверей еще тлели, а внутри ощущалось дрожание пышущего жаром воздуха. На полу догорали остатки мебели и еще каких-то вещей, которые почти уже превратились в белый пепел.

На лестнице второго этажа лежал труп сгоревшего мужчины в обуглившейся одежде, жутко вспухший, коричневого цвета. Он загораживал дорогу. Нужно было как-то обойти это препятствие, чтобы двигаться дальше. Я едва волочил ноги, но все же казалось, что смогу их приподнять, чтобы переступить через труп. Но, пытаясь это сделать, я зацепился ногой за живот мертвеца, потерял равновесие, упал на него, и мы вместе кубарем покатились вниз, пролетев половину лестничного марша, да так удачно, что я оказался ближе к выходу, и смог уже без препятствий продолжить свой путь. Я выбрался во двор, окруженный низкой, поросшей диким виноградом оградой. Дотащившись до нее, я спрятался в углу, накрывшись листьями винограда — там образовалось что-то вроде ниши, — и стал ждать. Меня скрывали и кусты помидоров, которые росли на грядке возле дома.

Стрельба не утихала. Надо мной пролетали снаряды, я слышал голоса немцев, проходящих по тротуару с другой стороны ограды. К вечеру я заметил трещину на стене горящего дома, от которого отделяло всего несколько метров. Если стена рухнет, меня наверняка завалит. Но я все же решил высидеть здесь до сумерек, пока ко мне не вернутся силы после вчерашнего отравления снотворным.

Когда стемнело, я вернулся в подъезд, но подняться наверх — не отважился. Квартиры по-прежнему горели, и этаж, где я жил, мог в любую минуту заняться огнем. Я решил предпринять кое-что другое.