Пианист. Осенняя песнь (СИ)

— А бывало, бегом к вам. Сколько мы с тобой тут занимались, с первого курса училища, как вы переехали из Пушкина. Пианино все то же стоит? Я дома у твоих давно не был.

— Все то же. Я сам давно не был, — признался Вадим и нажал на кнопку звонка. За дверью услышал приглушенное:

— Сейчас-сейчас, иду!

Открыла женщина. Уже немолодая, но еще красивая, и сразу можно было понять, что это мама Вадима — угадывалось сходство. Глаза, форма бровей, губ…

Женщина вышла на лестницу, потянулась, обняла Лиманского.

— Вадик! Я уже беспокоиться начала!

Она говорила еще что-то, а Мила смотрела не на нее с Вадимом, а на другую женщину, что стояла на пороге внутри. Модельная стрижка, идеальный маникюр и мейкап, облегающее стройную фигуру темно-красное платье. Взрослая, но красотой поспорила бы с двадцатилетней. Блестящие густые каштановые волосы лаконичным каре обрамляли лицо, очень светлые голубые глаза смотрели на Милу в упор, изучали.

— Здравствуй, Инна.

— Здравствуй, — отвечала она. — С Новым годом.

Из глубины квартиры выбежала девушка в зеленом коротком платье, с нитью серебристой мишуры на плечах. Глазами девушка похожа была на женщину, и уверенность Милы лишь подтвердилась, когда она услышала:

— Здравствуй, папа!

Значит, все так, дочь и бывшая жена, но зачем?! И что теперь делать. Уйти? Остаться? Мила себя ни в чем не чувствовала виноватой, а дочь Вадима смотрела на нее с презрением и откровенной неприязнью, и от этого стало неуютно. Заходить в квартиру расхотелось.

— Здравствуй, Ириша. — Лиманский обнял и дочь, но она тут же отступила обратно к матери.

Так они стояли разделенные порогом. Из квартиры доносилась музыка, смех.

Обстановку разрядил Захар. Он, конечно, узнал и жену, и дочь Вадима, но с невозмутимым видом спросил:

— Что же мы стоим?

— Да, проходите, конечно! — засуетилась мама Вадима.

Несмотря на всю неловкость ситуации, она с обожанием смотрела на Лиманского. Судя по всему, ее мало беспокоили его жены, главное, что он был здесь.

— Это вам, с Новым годом! — Мила протянула цветы матери Вадима.

— Мама, познакомься, это Мила — моя жена, — сказал Лиманский. — Мила, Надежда Дмитриевна — моя мама.

— Я так рада, что вы пришли! Спасибо, с Новым годом! Что за прекрасные цветы… Проходите же! — Надежда Дмитриевна нервничала. Мила вошла и сразу попала под еще один оценивающий, но не настолько неприязненный, как у жены и дочери Вадима, взгляд. Лиманский-старший! Он тоже встретил сына объятиями.

— Вадим! Наконец! — Такой же высокий, как Вадик, только немного сутулился. Худощавый, совершенно седой, в больших роговых очках, белой рубашке, при галстуке, черных брюках, похожих на концертные. — Здравствуй. Ну что, как концерт? Захар Иосифович, — старший Лиманский протянул руки Травину, — как же я рад! Проходите, раздевайтесь и давайте к столу, к столу…

— Папа, познакомься, это Мила, — представил Лиманский. — Виктор Львович, мой папа.

— Здравствуйте.

Если бы можно было, Мила убежала бы отсюда куда угодно, хоть до утра по городу бродить. Но вида не показала и даже улыбнулась вполне правдоподобно. В магазине она научилась владеть собой, клиенты разные попадались. Кто знал, что в такой ситуации опыт пригодится!

— Очень рад, проходите. — Отец Вадима нисколько не смущался создавшейся неловкой ситуацией. — Вот сюда можно положить одежду. Вешать уже некуда, у нас сегодня аншлаг гостевой. Вы уже познакомились? Это Инночка, — он дипломатично опустил «первая жена», — и Ириша — наша любимая внучка! Ну вот и собрались наконец все вместе, я рад…. А то улетит Вадим в Канаду и дальше по миру опять на полгода… Давайте я вам помогу, Захар. — Виктор Львович отвлекся от Милы, принял у Травина куртку. — Вот сюда положим…

Вадим помог Миле снять пальто, пристроил и его на гору верхней одежды.

Инна с Ириной оставались в прихожей, потому Мила ничего не сказала Вадиму, молча разулись, и тут, стоя на ворсистом половике, поняла, что забыла туфли в машине.

— Я тебе сейчас тапочки дам, — Вадим достал из нижнего ящика вешалки женские тапочки, — должны подойти. А где же тут мои, не выкинули еще? — попробовал он пошутить, но мама приняла всерьез.

— Ну что ты! Как бы это могло быть?! Мы твои вещи все сохраняем. И пианино настраиваем, и ноты в порядке. И ты же знаешь, у папы архив!

— Да, я вам покажу! Все покажу, — обрадовался отец Вадима.

Наверно, из всех он один искренне принял Милу.

Квартира, в которой жили родители Вадима, не показалась бы Миле тесной, если бы не праздничная суета. Народу много, кто-то в комнатах, кто-то на кухне. В большой комнате ель под потолок, а потолки высокие, не хрущевка, сталинка. На елке игрушки, фонарики. В этой же комнате и праздничный стол накрыт. И телевизор с большой диагональю в нише стенки. Все типовое и достаточное, не кричащее о богатстве, но комфортное. И мебель, и шторы, и люстры. Старомодное. Если бы не плазма с плоским экраном, могло показаться, что попал в фильм про СССР.