Пианист. Осенняя песнь (СИ)

Если новый хозяин долго не появлялся, она скидывала коробки с полок, рассыпала крупу, била посуду. Вадим убирал осколки, ругался несильно, понимал, что неделю просидеть в заточении, не слыша человеческого голоса, несладко. Но и этой жизни подошел конец, сегодня он заберет её, передаст ключи агенту, и дальше уже дело техники. Рано или поздно найдутся покупатели, тогда Ириша сможет устроиться как захочет. Может пожить с матерью и вложиться в строительство, или сразу переедет в студию. Дочке хотелось на Васильевский остров.

А в Царском Селе всеми красками желтого, красного, терракотового играла осень. Она затопила скверы, бульвары, расцветила фасады невысоких хрущевок. Жители первых этажей традиционно устраивали под окнами палисадники и высаживали цветы: золотые шары, астры, георгины, ноготки, календулу. Даже в дождливую погоду цветники оживляли городок яркими красками, а по кирпичным стенам полз плющ и дикий виноград. К осени его листья становились темно-красными. Они сетями качались на ветру, превращая улицы в Осеннюю Гавань.

Хотелось оставить все дела, войти в листопад, в душистые влажные дубовые, кленовые аллеи.

Царское Село, Пушкин — город-сад. Во всех путеводителях Санкт-Петербурга и пригородов ландшафты Екатерининского и Александровского парков на обложках. А императорская резиденция Екатерининский дворец сиянием янтарной комнаты притягивает туристов со всего мира.

На прошлой неделе Вадим не мог задерживаться, он только мечтал о прогулке в парке.

Октябрь начался ясными солнечными днями, и так бы хорошо было пройтись знакомыми дорожками. Но дела не позволили, в Петербурге тоже были концерты, несколько камерных в закрытых залах и один абонементный в малом зале Филармонии, еще мастер-класс и занятия со студентами.

Потом начались дожди. И вот сегодня опять солнечно, день безветренный, ласковый. И грустная мысль о том, что вся это яркая красота скоро облетит, а до будущего года еще ждать и ждать, не оставляла Вадима с утра. Настроение было не из лучших, он поругался с Захаром Иосифовичем и уехал в раздражении — умел Захар так задеть. Вспомнились училищные годы, когда вот так скажет что-нибудь вроде «техника должна быть художественной, а не убожественной, иди учи», и пойдешь, дверью класса хлопнешь, аж шипишь от злости, но разве педагогу слово поперек скажешь. Особенно если он прав. После такой выволочки только больше заниматься хотелось. Час, два, пять, до бесконечности — пока сложные пассажи не входили в пальцы так, что даже волнение на сцене не мешало шутя справляться с ними.

Но тогда было по делу, а сегодня точно несправедливо. Поругались из-за диска, который Вадим записал в Octavia Records. Да, он знал, что для Захара сыграть Шопена не в редакции Падеревского— это все равно, что Баха с педалью, но такое было условие студии. Иосифович кричал, стучал тростью и даже кидался диском. Это, конечно, возраст сказывается, раньше он на учеников голоса не повышал, выставлял за дверь ласково, с укоризной, а лучше бы обматерил…

Теперь Вадим сожалел, что уехал не замирившись с учителем, ведь по сути тот прав, но настоять на своем при подписании контракта Вадим не смог. Поддался уговорам японцев, да и деньги нужны, вот с квартирой этой. Он же не миллионер. Концерты почти каждый день, а на все не хватает. Но факт остается фактом: диск в продаже, а Захар в ярости.

В последнее время грустные мысли случались гораздо чаще радостных, приходило сомнение — все ли правильно? Стоит ли такая жизнь этих трудов?

Внешне все прекрасно: преуспевающий, востребованный, концертирующий. Из-за границы не вылезает. Кто бы мог подумать? Уж точно не папа с мамой, когда жили в этой хрущевке и по очереди водили Вадима в "школу Ахматовой" — теперь она стала гимназией искусств. Квартирка была пустовата, но пианино купили хорошее — "Чайка". Поднимали в комнату через балкон — на лестнице не развернуться было с ним. Так оно и стоит теперь здесь, что с ним станут делать новые хозяева? Может, разрубят и выкинут на помойку по частям. Жаль, ведь все детство Вадим за ним просидел. Так стоит достигнутое потерянного детства? Музыку он любил, к инструменту тянулся, но как сейчас помнил первый концерт в царскосельском Доме офицеров. И тот ужас, что испытал перед выходом на сцену и во время выступления. Со стороны ничего не было заметно — мальчик как мальчик, в школьной белой рубашке и пионерском галстуке. Но сознание лежало в обмороке. Выручили руки, играли механически, мышечная память оказалась сильнее страха — Вадим сыграл чисто, технично, нигде не запнулся. С того дня он стал бессменным участником городских, а потом и всесоюзных олимпиад, фестивалей, конкурсов. И понеслось… Страх становился только больше, но руки выручали всегда.

Себе Вадим не принадлежал. Его показывали, возили, демонстрировали, возлагали на него надежды, ожидали результатов, строили прогнозы. И так все старшие классы школы.