Пианист. Осенняя песнь (СИ)

Вадим проклял все на свете, и что было не выйти из вагона-буфета и спокойно пройти по перрону? Но теперь он как дурак стоял с сумкой попутчицы и ждал, когда она поднимет зад с кресла. Наконец она встала, взяла баул и сумку с подвывающим Теодоро и поплыла к тамбуру. Из вагона они вышли последними, Лиманский спустился на перрон, подал даме руку, и только тогда к ним подлетел белобрысый парень в “аляске” с забитым снегом меховым воротником.

— Бабушка Ира, я вагон перепутал! Ой, спасибо вам, — он благодарно затряс руку Лиманскому, — пробки еще, машину бросил, пешком бежал. Снег у нас такой, а как там в Москве?

— В Москве как в Москве. Петечка, я тебе звонила! Ты почему трубку не брал? Ну, дай я тебя поцелую… Это мой внучок, познакомьтесь. Так что не дозвониться к тебе, или это мой телефон не работает?

— Ой, бабуля, я так замотался, не слышал. Здравствуй!

— Извините, — встрял в их приветственную беседу Вадим, — я очень тороплюсь, вот, держите сумку, а мне пора. — Он сунул багаж в руки Петечки.

— Может, подвезти вас? Машина недалеко, полквартала всего, — радостно предложил внук.

— Нет, спасибо, меня должны встретить…

Вадим все искал глазами Милу: перрон пустел, а ее не было видно.

— Тогда мы пошли, спасибо еще раз!

— До свидания, молодой человек! — царственно кивнула хозяйка Теодоро, а сам он басовито мяукнул из баула.

— До свидания, — рассеянно пробормотал Вадим.

Он проводил глазами Петечку, который вел бабулю под руку, они удалялись. Под навесом перрона было сумрачно. Лиманский не знал, ждать ли ему здесь, или идти в вокзал, почему-то забыл про телефон, а можно и нужно было позвонить. Конечно, позвонить… Набрал номер и совсем близко услышал мелодию вызова, у Милы была такая же, он запомнил еще в Царском. Это ее телефон! Пришла!

Она стояла за газетным киоском, и потому Вадим не сразу увидел, а Мила повернулась к нему спиной и высматривала его среди проходящих к лестнице тоннеля. Телефон все звонил. Вадим сбросил вызов, глубоко вдохнул морозный воздух, приправленный неповторимым вокзальным запахом угля и креозота, и громко позвал:

— Мила!

Она обернулась на голос, закрыла губы ладонью. Он рванулся к ней, она — к нему, через несколько шагов он обхватил ее, прижал к себе сильно, не думая о том, что делает больно.

— Вадим… Вадик, а я все смотрю, смотрю… — Она разрыдалась и держалась за него, вцепилась и не отпускала. Лиманский нашел губами ее губы, взял лицо в ладони, стал целовать и целовать. Так они стояли на пустом перроне, поезд давно отошел, но Мила и Вадим даже не заметили.

Только теперь, когда она была рядом, нежная, беззащитная в его руках, Вадим осознал всю безмерность своей тоски по ней. Она целовала и плакала, сердце у Лиманского заходилось от жалости, в груди становилось горячо и больно.

— Что же ты плачешь, родная? — он стал целовать ее руки, холодные пальцы. — Без перчаток почему?

— Я… не нашла на работе… торопилась…

— Мои надень. — Он стал засовывать ее руки в слишком большие мужские перчатки. — Давно ты ждешь?

— Не знаю… не помню…

Она спрятала лицо у него на груди, прижалась лицом к шарфу, ухватилась за ворот расстегнутой куртки. Замерла.

— Что ты делаешь?

— Нюхаю, — она засмеялась, — так хотела найти этот парфюм, как у тебя, и не могла… не спросила тогда, как называется.

— Декларасьен… Зачем он тебе?

— Купила бы, чтобы был. Мне так нравится. — Она обнюхивала его, закрыв глаза, как будто боялась, что вот посмотрит — а Лиманский исчезнет. — Это правда ты, поверить не могу. Я уже привыкла тебя на экране только видеть… Как же ты приехал? А если бы я не позвонила?

— Нашел бы. Пусть не сразу, но нашел бы…

Глаза её широко распахнулись.

— Правда?

— Да. — Он стирал пальцами слезы с её щек. — Что же ты плачешь на морозе… и нос холодный. Идем куда-нибудь.

— Куда? — она блаженно улыбалась и теперь смотрела на Вадима, приподняв лицо.

— Не знаю куда, в вокзал, в кафе, куда скажешь, мне все равно.

— Я тоже не знаю, я и города не знаю толком, боюсь куда-то от своего маршрута “работа — дом” отклоняться. Сколько тут живу — нигде не была.

— Ну не на перроне же стоять, пошли, найдём, где погреться, посидим, я так скучал по тебе…

Он обнял ее за плечи, и они пошли наконец с платформы, через здание вокзала и привокзальную площадь.

Вадиму и в голову не пришло сказать, что можно бы и к ней домой, как будто и она не жила тут, а так, проездом оказались. И оба они чужие всем — и этому городу, и целому миру, — а родные только друг другу.

Стоило Вадиму прикоснуться к Миле, и все тревоги о том, как и о чем они будут говорить, рассеялись. О чем бы ни говорили — это было словно они давно вместе и продолжают начатую беседу. Лишь бы слышать голос, смотреть в глаза, сплетать пальцы…

Напротив железнодорожного вокзала был автобусный, перед ним стояло множество машин, там Вадим поймал такси и просил шофера отвезти их в приличный ресторан. Шофер посмотрел на часы, на странную пару и сказал:

— Я мог бы вас, конечно, по городу покатать, только здесь пешком дойти ничего не стоит. На Московскую улицу, там хороший ресторан, с двенадцати открыт.