Пианист

Прошла почти неделя, и на стенах гетто вновь появились объявления о поголовной селекции евреев, еще оставшихся в живых. Из ста тысяч (триста тысяч уже вывезли) должно было остаться двадцать пять — только нужные немцам специалисты и рабочие.

Сотрудникам еврейской администрации в определенный день предписывалось собраться во дворе своего учреждения, а остальным — в районе между улицами Новолипки и Гусиной.

В целях безопасности, перед этим зданием встал один из еврейских полицаев, офицер Блаупапер с плеткой. Он собственноручно сек всех, кто пытался войти внутрь.

Тем, кому разрешили остаться в гетто, раздали номерки на карточках с печатями. Община имела право оставить пять тысяч человек из числа своих работников. В первый день мне номерок не достался. Несмотря на это, я, находясь в состоянии апатии, крепко проспал всю ночь, в то время как мои сотоварищи сходили с ума от тревоги. На следующий день с самого утра я получил номерок. Нас построили по четыре, и так мы стояли и ждали, пока немецкая контрольная комиссия во главе с унтерштурмфюрером Брандтом соизволит приехать и пересчитать нас, чтобы убедиться, не слишком ли многих оставили в живых.

По четверо, мерным шагом, мы в окружении полиции выходили из ворот здания администрации, направляясь на Гусиную улицу, где нас должны были расквартировать. За нами осталась толпа приговоренных к смерти, бросающихся то туда, то сюда, кричащих, плачущих и проклинающих нас за то, что нам каким-то чудом удалось сделать, а литовцы, стерегущие эту границу между жизнью и смертью, стреляли в них, чтобы таким, обычным тогда методом, их успокоить.

И на этот раз мне удалось избежать гибели. Но надолго ли?

11 «ЭЙ, СТРЕЛКИ, ВПЕРЕД!..»

И опять я сменил место ночлега. В который уже раз — с тех пор, как мы жили на Слизкой и началась война. На этот раз меня поселили в помещении, которое скорее напоминало камеру: в нем были нары и только самые необходимые предметы обихода. Здесь же обитала семья Пружанских из трех человек и молчаливая госпожа А., которая, живя вместе с нами, вела совершенно обособленную жизнь.

В первую же ночь приснился сон, который навсегда лишил меня всяких иллюзий. Я воспринял его как окончательное подтверждение своих подозрений относительно судьбы родных. Приснился мне брат Генрик. Он подошел и, склонившись над моими нарами, сказал:

— Нас уже нет в живых.

В шесть утра нас разбудили громкие голоса и поспешные шаги в коридоре. Группа «привилегированных» рабочих, занятых на реконструкции особняка шефа варшавского СС, отправлялась в Уяздовские Аллеи. Их привилегии состояли в том, что перед выходом они получали миску мясного супа, который давал ощущение сытости на несколько часов. Вскоре после них отправлялись и мы, всегда на голодный желудок — похлебка, которую нам давали, была такой же пустой, как и наша работа. Мы должны были убирать мусор на дворе перед зданием еврейской администрации.

На другой день меня и Пружанского вместе с его несовершеннолетним сыном послали на работу в дом, где размещались склады, принадлежавшие администрации общины, а также квартиры ее сотрудников. Было два часа дня, когда раздался знакомый звук свистка и характерные крики немцев, сгонявших всех вниз, во двор. Мы замерли в тревоге. Ведь не прошло и двух дней, как нам выдали номерки на жизнь. Их получили все в этом доме, значит, это не могло быть облавой. Так что же?

Мы поспешили вниз: и все же это была селекция! И снова нас охватило отчаяние, снова орали эти из СС, бесновались, сортируя — кого налево, кого направо, разделяя семьи, лая и убивая людей. Нашу бригаду за немногими исключениями оставили в живых. Среди этих исключений оказался сын Пружанского, хороший мальчик, с которым я подружился и уже успел к нему сердечно привязаться, хотя мы жили вместе всего два дня. Не буду описывать отчаяние его отца — в таком же отчаянии в эти месяцы находились тысячи отцов и матерей в гетто. Характерно другое: семьи важных лиц из еврейской администрации с ходу выкупали себя у «неподкупных» гестаповцев. Вместо них, так, чтобы общее количество сохранялось, гнали на Umschlagplatz и везли оттуда на смерть столяров, официантов, кельнеров, парикмахеров и иных специалистов, в ком немцы действительно нуждались. Позже юному Пружанскому удалось бежать с Umschlagplatz и продлить свою жизнь еще на какое-то время.