Пианистка

Эрика не произносит ни слова. Она пишет, что ее молчаливое стадо учеников по классу фортепьяно, вероятно, потребует объяснений, однако не получит ничего. Эрика самым грубым образом пренебрегает своими учениками, — возражает ей Клеммер. Уж он-то не станет обнажаться перед людьми, которые, все вместе взятые, глупее его, Клеммера. «Я не ждал такого от наших отношений, Эрика». Клеммер читает в письме, которое он при всем желании не может воспринимать всерьез, что он не должен откликаться ни на одну ее просьбу. «Если я, любимый, стану умолять тебя, чтобы ты ослабил путы, и если ты соблаговолишь последовать моей просьбе, мне, возможно, удастся освободиться. Посему не потакай никакому из моих заклинаний, это очень важный момент! Напротив, если я тебя об этом молю, сделай вид, что удовлетворяешь мою просьбу, а сам еще сильнее затяни на мне узлы, еще туже затяни путы. И ремни затяни еще на две-три дырочки туже. Чем сильнее, тем лучше. Кроме того, сунь мне в рот кляп из старых нейлоновых чулок, которые я заранее приготовлю. И заткни мне рот так, чтобы я не смогла издать ни звука».

Клеммер говорит: «Нет! Теперь все кончено». Он спрашивает Эрику, не хочет ли она схлопотать пощечину. Эрика не произносит ни слова. Клеммер с угрозой говорит ей, что если он и будет читать дальше, то только из интереса к тому клиническому случаю, каковой она собой представляет. Он говорит: «Такая женщина, как ты, во всем этом не нуждается». Она ведь вовсе не уродина. Тело ее не имеет недостатков, которые бросались бы в глаза. Разве что возраст. Зубы у нее все свои.

Здесь написано: «Затяни кляп резиновым жгутом, я покажу тебе как, затяни со всей силой, чтобы я не могла вытолкнуть его языком. Жгут уже подготовлен! Обмотай мою голову, прошу тебя, чтобы доставить мне еще большее удовольствие, обмотай голову комбинашкой, завяжи ее на моем лице так прочно и искусно, чтобы я не могла стянуть ее. И оставь меня в этом мучительном положении, оставь томиться на долгие часы, чтобы я не могла пошевелиться, оставаясь только с собой и только в самой себе». «А что же достанется мне?» — насмешливо спрашивает Клеммер. Он спрашивает ее, потому что боль, причиняемая другим, не доставляет ему радости, а боль, возникающая во время занятий спортом, — это совсем другое, он добровольно согласен ее терпеть: страдает при этом только он сам. Или когда по-сибирски обливаешься в сауне ледяной водой из горного источника. «Я принимаю решение, и я должен тебе объяснить, что я понимаю под экстремальными условиями».

«Издевайся надо мной и называй меня тупой рабыней, называй самыми последними словами, — просит Эрика в своем письме. — Рассказывай мне, пожалуйста, что ты сейчас делаешь со мной, описывай все степени муки, которую ты мне причинишь, не доходя в своей жестокости до этого на самом деле. Говори об этом, но свои действия только обозначай. Угрожай мне, но не выходи из берегов». Клеммер размышляет о тех многочисленных берегах, которые ему довелось уже исследовать, но вот такая женщина под него еще не попадала! «С ней, с этой старой скважиной, не отправишься к новым берегам», — говорит он про себя без особой радости. Он осыпает ее насмешками, но не вслух, а про себя. Он смотрит на женщину, которая желает достичь такого состояния, чтобы себя не помнить от блаженства, и спрашивает себя: разве поймешь этих женщин? Она думает только о себе. После всего, что произойдет, она из благодарности будет целовать ему ноги, читает он. В письме об этом сказано отчетливо. Письмо предлагает заняться чайными делами, укрытыми от взора общественности. Занятия музыкой представляют собой идеальную питательную почву для бродильного элемента всякой таинственности и скрытности, но они идеальны и для того, чтобы блистать на людях. Клеммер замечает, что письмо и дальше бесконечно продолжается в том же духе. То, о чем он читает, он может рассматривать только как курьез. «Я хотел бы как можно быстрее покинуть это помещение» — такова его конечная цель. Его удерживает только любопытство, как далеко может зайти человек, который мог бы касаться звезд рукой! Клеммер, эта шустрая и далекая звездочка, уже давно приблизился к ней. Универсум музыки простирается вдаль и вширь, этой женщине нужно лишь протянуть руку, однако она удовлетворяется малым! Клеммера подмывает дать Эрике хороший пинок.

Эрика смотрит на мужчину. Когда-то она была ребенком и никогда им больше не будет.