Пианистка

Минуло еще десять минут, но по-прежнему не слышно ключа в замке, не раздается приветливого телефонного звонка и голоса, который бы произнес: «Пожалуйста, немедленно приезжайте в Вильгельминскую больницу». Не звонит и дочь, которая скажет: «Мамуля, я буду через полчаса, меня тут ненадолго задержали». Подруга, у которой якобы устраивали домашний концерт, не снимает трубку, сколько ни звони.

Мать, словно дикая пума, крадется из спальни, где все уже приготовлено ко сну, в гостиную, где из вновь включенного телевизора доносятся последние звуки государственного гимна. На экране развевается красно-бело-красный флаг. Знак того, что всему пришел конец. Ради этого ей не стоило включать телевизор, потому что она, мать, знает государственный гимн наизусть. Она меняет местами две фарфоровые фигурки. Она переставляет с одной полки на другую большую хрустальную вазу. Ваза наполнена искусственными фруктами. Она протирает их мягкой белой тряпочкой. Дочь разбирается в искусстве и говорит, что эти фрукты ужасны. Мать не согласна с жестоким приговором, пока это еще ее квартира и ее дочь. Когда она умрет, все само собой переменится. Она идет в спальню и снова проверяет, как застлана постель. Уголок одеяла, образующий равнобедренный треугольник, аккуратно отогнут наверх. Простыня туго натянута, словно волосы у женщины, которая носит прическу с заколками. На подушке — лакомство: шоколадная подковка в фольге, оставшаяся еще с Нового года. Сюрприз мать убирает прочь, дочь заслужила наказание. На ночном столике рядом с лампой — книга, которую читает дочь. В ней закладка, разрисованная Эрикой еще в детстве. Рядом стакан с водой на случай, если ночью почувствуешь жажду, ведь слишком сильно наказывать ребенка мать не собирается. Мать снова меняет воду в стакане, чтобы она была холодной и в ней не появились маленькие пузырьки — свидетельство того, что вода затхлая. На своей половине супружеской постели мать блюдет эти правила не так строго. Однако вставную челюсть она предупредительно вынимает, чтобы почистить, только рано утром. И сразу же вставляет ее на место! Если у Эрики ночью возникнет какое-нибудь разумное желание, оно сразу исполняется. Неразумные желания Эрика может оставить при себе, разве ей не тепло и не уютно дома? После долгих размышлений мать кладет рядом с ночным чтивом большое зеленое яблоко, чтобы выбор был достаточный. Мать, подобно кошке, которая никак не успокоится и перетаскивает своих котят с места на место, переносит располосованное платье из угла в угол так, чтобы его можно было сразу заметить. Дочь должна немедля увидеть результаты разрушительного труда, в конце концов, она сама виновата. Однако платье не должно и слишком бросаться в глаза. И госпожа Кохут раскладывает остатки платья на кушетке, с которой дочь смотрит телевизор, раскладывает аккуратно, словно Эрика сразу же наденет все это на себя для вечернего выступления. Пусть платье выглядит так, словно оно в целости и сохранности. Мать то так, то эдак укладывает располосованные рукава. Она как на подносе демонстрирует плоды своей законной разрушительной деятельности.

В мать закрадывается подозрение, что господин Клеммер после давно закончившегося домашнего концерта пытается вбить клин между матерью и дочерью. Очень милый молодой человек, но мать он Эрике не заменит, мать существует только в единственном образце, в оригинале. Если ее дочь и сегодня с Клеммером, то уж это в последний раз. Совсем скоро денег хватит на то, чтобы приобрести в рассрочку новую квартиру. Мать ежедневно строит новые планы и снова их отбрасывает, пытаясь придумать причину, почему дочь и в новой квартире будет спать с ней в одной постели. Железо — Эрику — нужно ковать сейчас, пока горячо. И пока в ней не возникнет горячки по поводу этого Вальтера Клеммера. Мать перебирает причины: пожар, воровство, взлом, лопнувшая труба, высокое давление — мать, того и гляди, хватит удар, ночные страхи общего и частного порядка. Мать каждый день по-новому обставляет комнату Эрики в новой квартире, и каждый раз еще более изысканно, чем в предыдущий. Об отдельной кровати для дочери не может идти и речи, самая большая уступка — удобное кресло.

Мать решает прилечь, однако снова вскакивает на ноги. Она уже в ночной рубашке и в халате. Она мечется по квартире словно тигрица, переставляя безделушки с привычных мест. Она смотрит на все часы, которые есть в доме, выравнивает стрелки. Ребенку за все это придется расплачиваться.

Стоп, хватит, сейчас она покажет ей как следует: замок входной двери отчетливо щелкает, ключ коротко поворачивается, и вот распахиваются врата в серую и мрачную страну материнской любви. Входит Эрика. Она жмурится от яркого света в передней, словно «ночная бабочка», которая слишком много выпила. Свет включен во всех комнатах, словно на праздник, однако время святой вечери давно и бесполезно миновало.