Пианисты

– Мне сказали, что будет мастер по имени Нок, – Андрей приподнял голову к Фуенг.

– Это моя дочь, она болеть… завтра работать. Я направить ее к вам в любой час.

– Нет, спасибо, не стоит. Не беспокойтесь.

Фуенг колдовала, поглаживая и размягчая шею и плечи. Вверх – вниз, вверх – вниз. Сильные, цепкие руки ритмично перебирали мышцы, постепенно дошли до предплечий, кистей, пальцев. Андрей притих – напряженность уходила. Эта женщина уже не воспринималась чужим человеком, делающим непонятно что. Ее движения были такие естественные, такие умиротворяющие, что Андрею только и оставалось забыться и отдаться сладким ощущениям. Вспомнилась Диана, ее смуглая прохладная кожа под струями душа в отеле Экса, как целовал ее в шею под нежной, почти детской мочкой уха, сдвигая непослушно стекавшие каштановые волосы…

Фуенг попросила Андрея перевернуться, мягко помогла справиться с запутавшимися в простыне ногами, заговорила:

– Надо релакс, мистер Маэстро. Моя дочь сделать хорошо.

– Не беспокойтесь, спасибо.

Она продолжила ворожить. Тишина и монотонность движений массажистки как будто нарушили ход времени. Андрей не слышал своего дыхания, словно плавал, колыхался в одной-единственной просторной секунде. И нового кислорода не требовалось.

Фуенг перешла к стопам, и Андрей шевельнулся, как бы выходя из гипнотического сна. Его расслабленность приобретала неведомую ему ранее осознанность. Он не понимал, что уж она там делает с его пятками и пальцами, но это было божественно, почти как последняя часть в тридцать второй сонате у Бетховена. На его ступнях как будто исполняли ту самую ариетту, где всякий раз музыка возносит тебя в облака и становится даже немного страшно: не улетит ли твоя душа навсегда в эмпиреи.

Андрей потерял счет времени. Обнаружил себя сидящим в одной простыне на кушетке. Не знал, с чего начать жить дальше, куда идти, что делать.

– Как вы, мистер Маэстро? Все карашо?

– Карашо, карашо, спасибо…

– Не буду мешать, – Фуенг снова кланялась с ладонями у груди.

Андрей оделся и вышел из кабинета.

– Спасибо, – он чуть махнул на прощание рукой.

– До свиданья, мистер Маэстро, – Фуенг учтиво, но с достоинством поклонилась. – Кароший день вам, кароший день.

Она уже взялась за ручку двери, как Андрей спохватился:

– Скажите, Фуенг, сколько лет вашей дочери?

– Двадцать пять, мистер Маэстро, – на слове «пять» она сделала акцент поклоном.

Странно: по возрасту не сходится. Этой Фуенг на вид не больше тридцати пяти. Облик восточных женщин, похожих на маленьких птичек, всегда сбивает с толку. Он пытался вспомнить, какими коридорами ему отсюда выходить.

* * *

В консерватории мы оказались в одном классе – у профессора Вишневского. На традиционном концерте студентов этого класса мы должны были играть в четыре руки фантазию Шуберта. Репетиции и выступление нас снова сблизили. Мы сидели, как и положено для такого исполнения, почти вплотную друг к другу, локти наши иногда соприкасались. Эта любовная перекличка в музыке и нас настраивала на романтический лад, и с этим ничего не поделаешь. Я думал о том, что Ксения – тоже на «К», как и Каролина, которой Шуберт посвятил эту волшебную музыку, вот только я не Франц, и вовсе не на F, как та нота, вокруг которой крутится мелодия. И главная тема, повторявшаяся несколько раз, как будто возвращалась с одним и тем же вопросом: ну так что же? что будет с нами? Неужели мы сейчас остановимся на затихающем аккорде, встанем и разойдемся?

Я был уверен, что Ксения думала о том же. И от этого становилось не по себе. От нас исходила скованность, казалось, что все вокруг это чувствуют. Как танцующая на людях пара, у которой никогда не получится скрыть от других свою влюбленность.