Пианисты

— Потому что так захотела Аня Скууг. Она не хотела, чтобы об этом знали, пока она не была уверена, что это серьезно. Так она сказала.

— Серьезно, что?

— Что она серьезно решила стать концертирующей пианисткой, конечно.

— Она уже так продвинулась?

— Безусловно.

— И до сих пор никто из нас ее не слышал?

— Да. Но теперь услышим.

— Надо будет поговорить об этом с фру Люнге.

Ребекка сердится. И я ее понимаю. Такие секреты нехарактерны для преподавателей музыки. А Ребекка Фрост уже много лет берет уроки у Сельмы Люнге.

Я чувствую себя одураченным, не совсем понимая, почему. Меня тревожит чувство, что я что-то упустил. Сейчас все педагоги сидят в зале и слушают, как мы играем, один за другим. Там Сельма Люнге. И один из Рифлингов. И Амалие Кристи, и Элине Нюгорд, и Карен Орс Бюгге, и фру Альм, и фру Лёкен, и фру Стугу, и Ханна-Марие Вейдал, и Мод Вебстер, и Эрлинг Вестер, и все остальные сидят там, притихшие как мыши, исполненные надежд и гордости за своих учеников. А я и не знал, что Аня Скууг тоже играет на фортепиано, бормочу я себе под нос. И сам слышу в своем голосе обиженные нотки. Она могла бы раньше сказать мне об этом.

На отборе нам не разрешают сидеть в зале. Судить друг друга мы сможем только в финале. А мы еще не там, не в Ауле под мунковским «Солнцем». Мы еще боремся со своими чувствами, техникой и умом, чтобы попасть туда, Аня Скууг — первая из старшего класса играет перед жюри.

— Надо же, она занимается с фру Люнге! — возмущается Ребекка.

— Неужели никто из нас ничего о ней не знает? — удивляется Фердинанд Фьорд. — Не помню, чтобы я где-нибудь ее видел.

— Правда, это странно, — говорю я. — Меня это тоже удивляет. Ведь мы ходим на все концерты в Ауле или в других залах. И никто никогда ее там не видел?

— Я точно не видела, — твердо говорит Ребекка.

— Я тоже. — И у меня внутри возникает неприятное чувство.

Аня выходит через несколько минут. Лицо пылает, как будто ее лихорадит, как будто она только что совершила что-то предосудительное.

— Все прошло хорошо? — спрашивает Ребекка. Она очень любопытна. У нее нет сдерживающих центров.

Аня Скууг пожимает плечами. Это равнодушное движение противоречит ее пылающему лицу.

— Сносно, — отвечает Аня.

— Что это означает?

— Что я могла бы сыграть лучше, если бы захотела.

— Но ты не захотела?

— На этой стадии — нет. Ведь это всего лишь отбор. В финале я сыграю иначе.

— Значит, ты считаешь, что пройдешь в финал?

— Разумеется, пройду.

— Почему ты так уверена?

Аня опять пожимает плечами.

— Это всегда чувствуешь. Не зря же я потратила на занятия музыкой большую часть своей жизни!

При этих словах мне становится страшно. А что могу сказать я? Потративший на музыку многие месяцы жизни? Что, если я не пройду отбор? Тогда я каждый день буду считать неудавшимся и напрасным. Или всю жизнь буду нести эти грустные, бессмысленные дни как тяжелую ношу.

Я нервничаю как никогда. Меня трясет, и я весь покрываюсь испариной. Наверное, по мне это видно, думаю я.

Но никто ничего не говорит. Только Ребекка не спускает с меня глаз. Кажется, она все понимает. И переживает за меня.

Неожиданно наступает моя очередь.