Пианисты

Мы стоим в фойе для артистов. Громкий разговор. Друзья желают мне добра. Они настаивают, чтобы я выступил еще раз, и больше всех настаивает Аня, ей не хочется, чтобы по поводу ее победы возникли разговоры или сомнения, но я не могу доставить ей такую радость. Ведь ясно, что я все равно проиграю, независимо от того, сколько еще раз сыграю «Лунный свет».

— Даже десять диких лошадей не вытащат меня снова на сцену, — говорю я.

В фойе заходит председатель жюри.

— Жюри единодушно решило, что ты должен выступить еще раз, — серьезно сообщает он. С мрачной озабоченностью и состраданьем он смотрит мне в глаза. Теперь все знают, что у нас в семье есть сумасшедшая.

— У меня нет на это сил, — говорю я. — К тому же сорвала мое выступление моя родная сестра. Надо отвечать за безумные поступки членов своей семьи.

Мне кажется, что это звучит красиво. Я замечаю, что испытываю какое-то извращенное удовольствие, контролируя ситуацию. Несколько коротких минут перевес на моей стороне. Я стал важной персоной, но только до того, как Аню объявят победительницей, а это произойдет меньше чем через полчаса, почти все уже выступили, и скоро жюри вынесет свое решение.

— Еще раз, жюри разрешает тебе повторить свое выступление, — говорит председатель.

— Спасибо, но я отказываюсь, — быстро произношу я, чтобы какая-нибудь высокомерная мысль не нарушила мой план. Я не хочу быть человеком, который проиграл на Конкурсе молодых пианистов. Я предпочитаю остаться тем, кто мог бы выиграть, но потерял эту возможность из-за трагических обстоятельств в семье. Это мне более или менее подходит. Ведь все знают, что моя мама утонула в водопаде.

— Подумай еще раз, — почти умоляюще просит Аня.

Но я знаю, что она печется не обо мне. Она хочет, чтобы ее победа была безусловной. Мне невыразимо грустно. Какой черт вселился в Катрине? Неужели она так меня ненавидит?

— Я подумал, — говорю я. — Большое спасибо, но я отказываюсь выступать второй раз. Это уже не имеет значения. Я выдохся.

Председатель жюри кивает, словно он согласен со мной. Меня это задевает. Я желал невозможного, а что это? Попытка победить, несмотря ни на что?

Аня бросает на меня нервный взгляд. Щеки у нее пылают. Это касается и ее, и моей жизни. Она красивее, чем когда-либо.

Полчаса спустя Аню Скууг объявляют победительницей Конкурса молодых пианистов 1968 года. Ребекка Фрост занимает второе место. Третье место достается Маргрете Ирене Флуед. Зал даже ахнул, услыхав ее имя. Многие считали, что одно из мест должны были отдать мне. Хотя бы из сочувствия.

Первый раз в жизни я испытываю горечь, а она всегда разрушительна, всегда неизлечима. Поразив человека, она уже не отпускает его. Но я этому сопротивляюсь.

Я знаю, что играл хуже, чем Аня Скууг. Но в то же время — лучше, чем Ребекка и Маргрете Ирене. И все в зале это понимают. Им и самим, сидящим с дипломами в руках, как будто стыдно. Две нарядные девочки, получившие на Рождество незаслуженные подарки.

Ане Скууг позволяют выступить еще раз с дополнительным номером. Она поражает нас всех, выбрав Прокофьева. Необыкновенно трудную третью часть фортепианной сонаты № 7. Стрекот пулеметных очередей. Или праздничного фейерверка. Октавы, казалось бы недоступные для хрупкой пятнадцатилетней девочки.

— Она превосходит даже Марту Аргерих, — побледнев, шепчет Ребекка.

Я молча киваю.

Аплодисментам нет конца.

Праздник

Мы отмечаем это событие в отеле «Астория», который в то время находился рядом со стортингом[4]. Я бы с радостью не пошел на это формальное торжество, но такое поведение сочли бы трусостью и мелочностью, а кроме того, там будет Аня. Родителей финалистов на обед не пригласили, но я вижу, как Человек с карманным фонариком и его жена поздравляют Аню. Нейрохирург Брур Скууг поднимает дочь, как тряпичную куклу. Его мужественный облик пугает своей непререкаемой властностью. Я обращаю внимание на то, что Аня в его руках сразу становится мягкой и безвольной. Как маленькая девочка. Весело улыбаясь, она позволяет ему расцеловать себя в обе щеки, словно играет роль маленькой, хотя она уже давно выросла из этого возраста. В то же время я наблюдаю за матерью Ани. Теперь я знаю, что ее зовут Марианне, посмотрел в телефонном справочнике. По-моему, она слишком молода для такой взрослой дочери, и меня удивляет, до чего мать и дочь похожи друг на друга.

Перед моим уходом из Аулы ко мне подходит отец. Отчаяние, написанное у него на лице, напомнило мне о похоронах мамы.

— У нее не было злого умысла, — заикаясь, говорит он. — Не сердись на нее.

Вот как? Не сердиться? Может быть, мне радоваться? Я молчу.

— Ей сейчас очень трудно, — продолжает он. — И я боюсь за нее.

— Значит, сегодня вечером все внимание должно быть направлено на нее?

Отец с несчастным видом смотрит на меня.

— Не суди ее слишком строго, Аксель. Может быть, она была пьяна. Она слышала твою игру. И не справилась со своими чувствами. Пришла в восторг.

— Послушай, отец, если Катрине трудно справляться со своими чувствами, ей нельзя показываться на людях.

Яльмар Виндинг не отвечает. Он пожимает плечами и, ссутулившись, покидает Аулу.