Читаем Пьяный полицейский полностью

Стало понятно, что полицейского все же придется оставить. Я пересел в машину к водителю, и мы начали свое путешествие до Шали вчетвером, без пьяного полицейского. Впрочем, нет, еще не начали. Около закрытого санатория, на асфальтовой хорошей дороге, сквозь которую, правда, начали пробиваться хвойные (или лиственные) растения, я закричал «Стой!». Чего тебе еще, сказал водитель. Он ведь там один остается. Ну мы всё же решили, как-нибудь выберется, для него поезд остановится, как протрезвеет, он же мент. Но все-таки… Поехали давай, нечего мне голову морочить! Все-таки я ему дам свою сухую куртку, его форма вся промокла, замерзнет, решил я. Давай скорее, сумерки скоро, закричала на меня Галя. Иностранец же смотрел как сова. Когда я уходил, я слышал, как Галя спрашивает у водителя: как вам моя прическа?

Я подбежал к полицейскому, с большим трудом снял с него форму. Во сне он причмокивал губами. Я друг Паши Матанцева, я друг Паши Матанцева, как мантру, повторял я. Потом надел на него свою куртку и, чтобы самому не замерзнуть ночью, взял его форму. Где-нибудь просушу. Нагрудный знак, на котором было написано «Сергей Захваткин», я перецепить не мог, взял форму со знаком. Теперь совесть у меня была чиста или уж, по крайней мере, очищена: полицейский был укрыт от ветра, в сухой одежде, рядом с ним на сиденье сушились его ботинки и носки. Открыл ему окно, чтоб он не задохнулся от скверного запаха спирта. Хоть ты и полицейский, но все-таки все равно же человек, негоже тебя оставлять замерзать, сказал я в порыве сентиментальности. Потом вернулся к машине. Увидев меня в полицейской форме, водитель сказал, вот мои права, сейчас покажу техпаспорт. Некогда шутить, сказал я, поехали, надо успеть до темноты, извините за задержку.

И мы поехали, чтоб успеть в Шалю до темноты.

День клонился к своему закату. Дорога рядом с санаторием была отличная, но она быстро закончилась, началась грунтовка, потом от нее отделилась вторая грунтовка (налево), потом еще одна (направо). В соответствии с советами пьяного полицейского мы повернули сначала налево, потом направо. Потом снова налево. Потом опять направо. Я мог бы долго перечислять, но выбираю сэкономить время читателя. Общий принцип понятен. В целом мы пытались выдерживать направление к Шале, то есть на запад, но, поскольку погода была пасмурной, мы не могли ориентироваться по солнцу. Галя несколько раз проверяла телефон – сети так и не было. Ни телефона, ни интернета. Как тут сориентируешься? Водитель при этом выглядел уверенно. Он производил (внешне, по крайней мере) впечатление человека, который знает, что делает. Может быть, это общее свойство всех водителей. Чтоб приручить зверя, дрессировщик должен казаться уверенным, иначе зверь его сожрет. А машина – это тот же зверь в сто двадцать лошадиных сил. Был ли он так же уверен изнутри, неизвестно. Помимо дрессировщика машин, он был похож на старого морского волка, который собаку съел в этих путешествиях. Да и то подумать, в океане никаких ориентиров, кроме облаков, да и те изменчивы. Присутствие иностранца тоже обнадеживало. Уж он-то, иностранец, за границей повидал всякого, сюда добрался без посторонней помощи, глядишь, и обратно как-нибудь выберется. И мы вместе с ним. И не в таких передрягах побывали, как бы говорил нам его внешний вид. Времени прошло много, все, должно быть, проголодались. Я предложил собранию пива из поездных запасов, никто не отказался, кроме водителя, который сказал: Я за рулем. Я за рулем. Таким образом, пива ему не досталось. Зато он достал откуда-то из-под сиденья бутерброды с докторской колбасой и стал их есть на ходу, вернее, не сходя со своего водительского сиденья при езде, и этих бутербродов не досталось нам (точнее, иностранцу удалось урвать один).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза